— Не бойся ничего, моя милая Лила, — сказала синьора, обняв и поцеловав ее. — Патер Чиньола еще не видал Гектора, а синьора Лелио он не мог рассмотреть сегодня так, чтобы после заметить обман.
— О, синьора Чиньолу не обманешь.
— Э, да что мне до твоего Чиньолы! А тетушку я в чем хочу уверю.
— Однако ж синьор Гектор может сказать, что он не был здесь с вами, — заметил я.
— О, об этом нечего и заботиться! — отвечала она. — В случае нужды я его самого уверю, что он был со мной и совсем не был на охоте.
— А люди, синьора? — сказала Лила. — Лакей что-то очень пристально посмотрел на синьора Лелио и отступил в величайшем удивлении, как будто узнал настройщика.
— Ну, так скажи им, что я встретила нашего настройщика в церкви, что ему надо было идти в нашу сторону и что я взяла его с собой, потому что я такая добрая. Мы выпустим его у первой дачи по дороге. Прибавь, пожалуй, что барышня очень ветрена, что тётушка поделом изволит бранить ее, но что я очень добрая госпожа, хоть чрезвычайно неосторожна, и тебе всё же очень жаль видеть, что меня так часто журят. Я знаю, они меня любят. Притом же я дам вам на водку, так они не скажут ни слова. Но полно об этом; нечего и толковать о том, что уже сделано. Скажите мне, синьор Лелио, как вам нравится Флоренция? Не правда ли, что эти закоптелые палацы, закованные с ног до головы в железо, чрезвычайно похожи на тюрьмы?
Я старался поддерживать разговор в веселом тоне. Но я был очень недоволен. Приключения, в которых всем рисковала женщина, а вся вина падала на меня, были мне совсем не по вкусу. Подвергаться за меня опасностям и несчастиям и не позволить мне отвратить их — значило обходиться со мной очень неуважительно.
Я против воли снова погрузился в тягостное молчание. Синьора несколько раз пыталась прервать его, но потом тоже замолчала. На лице Лилы изображалось отчаяние. Мы выехали из города. Я два раза замечал, что пора остановить карету и выпустить меня. Но синьора оба раза этому решительно противилась, говоря, что мы слишком близко от города и можем еще встретить каких-нибудь знакомцев.
С четверть часа уже мы не говорили ни слова; это положение становилось чрезвычайно неприятным. Я был недоволен синьорой за то, что она ввязала меня в приключение, в котором я не мог действовать по своей воле; еще более недоволен собой за то, что позволил вовлечь себя в непростительные ребячества, весь стыд которых должен упасть на меня, потому что развратить или скомпрометировать пятнадцатилетнюю девушку — дело низкое и гнусное даже в глазах самых не совестных людей. Я хотел уже решительно остановить кучера и выйти, как вдруг, оборотившись к моим спутницам, увидел, что синьора молча обливается слезами. Я вскрикнул от удивления и по какому-то неудержимому влечению схватил ее за руку, но она вырвала у меня свою руку и бросилась в объятия Лилы, которая тоже плакала и, рыдая, прятала лицо свое на груди ее.
