Слева, от крепостной стены до моря, зеленоватыми уступами спускалось мусульманское кладбище. Анри вдруг ощутил соседство тысяч человеческих остовов, покоящихся под землей и проделавших больший или меньший путь к тлению. Вот и Жан уже пятнадцать часов как вступил на этот путь, и его застывшее тело медленно превращается в прах. Долго будет идти этот процесс под могильной плитой семейного склепа в Сарразаке. Восемь или девять лет, говорит могильщик в «Гамлете». А потом от Жана ничего не останется.
Если, разумеется, нет иных форм существования, которые в конечном счете силою веры можно создать. Поддержать, закрепить последнюю мысль умирающего, превратить ее в сон, который будет длиться вечно — в аду или в раю…
Спасать души… душу Жана… крошечную бабочку, которая кружит над трупом, словно моль над грудой старого тряпья. Если бы эти души могли поведать о том, что с ними происходит! «Пусть ты не понимаешь, что это значит, ты несешь ответственность за эту душу».
Эти слова написал ему Жан несколько дней назад. Речь шла о Теодоре. Перевод «Лизистраты» подвигался к концу. Мамби в ответ на осторожно поставленный вопрос не сказал «нет». И в Сарразаке Теодор работал не покладая рук. Он готовился к экзаменам за подготовительный курс, переводил для Анри, сличал тексты для Ренара, разбирал архивы для Бриу, преподавал для Ведрина и три раза в неделю ходил в коллеж заниматься с маленьким Кошем и маленьким Рукэ. Госпожа Кош, присутствовавшая на уроках, делала большие успехи в языке. Теодор же познал радость дающего хлеб голодным — из него тянули, высасывали, выдаивали знания, как молоко из матки, кормящей многочисленных прожорливых детенышей. Письма Теодора говорили об экзальтации, в состоянии которой он жил.
Под конец Жан забеспокоился. «Гонэ счастлив, — писал он Анри, — и я первый этому радуюсь, но не суди о стойкости его взглядов по себе. Он легко поддается влиянию. Я знаю, что ты желаешь ему только добра, а я — пойми это — желаю спасти его душу. Ты даешь ему счастье, которого он не ожидал хотя бы потому, что не подозревал о нем, — и это хорошо. Но не забудь, что это счастье — ничто в сравнении с тем, которое для каждого христианина является основой основ и которое Гонэ может утратить. Только, пожалуйста, не смейся. Ты насилуешь себя, а это тебе не к лицу. К тому же я не считаю опасность такой уж большой. Ведь ты не способен на гнусность. Я хочу сказать, что ты не станешь играть с этим умом, только для того, чтобы доказать самому себе, какое ты имеешь на него влияние. И все же не забудь о своей власти над ним. Гонэ должен быть чему-то предан, иначе он не может жить. Ему нужен духовный наставник. Иногда я выполнял эту роль, но сейчас я далеко. Насколько я понял из его писем, в ближайшие месяцы таким наставником для него будешь ты. Можешь вести его, куда хочешь, но помни, что и я имею к нему некоторое отношение. Моя роль в твоих глазах, возможно, второстепенна, но она первостепенна в моих. Пусть ты не понимаешь, что это значит, но ты несешь ответственность за эту душу»
