— М-м… занятно… занятно… эта история с кухней… Рукопись, несомненно, английского происхождения… При Генрихе Восьмом в Итоне ученики играли разные пьески, как правило, это были переложения римских авторов — Плавта пли Теренция. А ведь сарразакские монахи, кажется, поддерживали отношения с англичанами?
— Да, господин профессор. Настоятель Пьер Барбо ездил в Англию в тысяча пятьсот тридцатом году. И был принят в Итоне. У нас в архивах есть письмо прево Люптона, которое не оставляет на сей счет ни малейших сомнений.
— В пятьсот тридцатом году? Ну, конечно — до раскола… В таком случае наша рукопись относится к двадцатым или тридцатым годам шестнадцатого века.
— Именно так я и сказал господину Гонэ, — вставил Анри. — Рукопись от этого, конечно, теряет свою ценность, поскольку в ту эпоху были печатные издания Аристофана…
Усы Ренара ощетинились в ехидной усмешке.
— Ноль за такой довод, дорогой Лассег! Вам, историкам, не мешало бы побольше заниматься эпиграфикой. Хотя рукопись и не старинная, она может представлять значительный интерес. И знаете почему?
По чистой случайности он ткнул пальцем в сторону Теодора, — тот покраснел и одним духом выпалил:
— Да, господин профессор, знаю. В первом печатном издании Аристофана, опубликованном Маркусом Музурусом в тысяча четыреста девяносто восьмом году в Венеции, не было ни «Лизистраты» ни «Женщин на празднике Фесмофорий».
И он умолк, озадаченный собственной смелостью. Изумленные взгляды обоих профессоров окончательно сбили его с толку.
— Я… я имел дерзость, — заикаясь пояснил он, — проверить… просмотреть введение и примечания к изданию Аристофана, которое вы, господин профессор, любезно одолжили мне… вы уж меня, пожалуйста, простите… за то, что я позволил себе…
— И он еще извиняется! — разразился Ренар. — Скажите, мой мальчик, и это все, что вы заметили?.. Ну, говорите же!
Ни один студент не посмел бы ослушаться Ренара. И Теодор заговорил — и говорил долго.
— Так вот, господин профессор, изучая критический аппарат издания Бюде, я еще заметил, что переложение соответствует парижской рукописи, так называемой Parisinus, которая тоже датирована шестнадцатым веком и значительно отличается от текста равеннской рукописи, которая датирована десятым веком. В стихе десятом, например, стоит слово umôn вместо êmôn, а в стихе шестнадцатом — toï вместо tè…
— Неважно, неважно… Еще что-нибудь?
— Да, господин профессор… Равеннская рукопись более полная, а в парижской рукописи, как и в лейденской, есть пропуски, например между стихом шестьдесят вторым и сто тридцать первым, двухсотым и двести шестьдесят седьмым, стихом…
