Только очутившись наедине с Теодором, Анри заметил, как напряженно держится его спутник. Он сидел на самом краю скамьи, прижав пакет к животу, полузакрыв глаза, но голову держал очень прямо, точно застыл в трансе. Эта поездка в Бордо, очевидно, представлялась ему чем-то необычайно дерзким и удивительным. Анри попытался завязать разговор.
— Отличная была идея предложить «Лизистрату» для нашего фестиваля.
Бледное недоверчивое лицо повернулось к нему. Взгляд был умный, но избегал встречаться с глазами собеседника.
— Надо только найти пригодный для постановки вариант… или создать его. Аристофан нелегкий автор. Вы уже пытались переводить?
— Да, немного.
Гонэ не ответил, а скорее пролаял охрипшим от застенчивости голосом, но невольно указал на пакет.
— А, так перевод с вами? Можно взглянуть?
Теодор замер, но привычка подчиняться одержала верх. Дрожащей рукой он принялся развязывать бечевку.
— Я переводил по рукописи…
— Неважно. Давайте сюда.
Вид листков пробудил в Анри профессиональный рефлекс. На первый взгляд почерк топкий, убористый, но вполне читабельный… манера изложения ясная… вроде бы никаких орфографических ошибок — словом, диагноз вполне благоприятный. И он погрузился в чтение.
Теодор сидел, сжав губы, еле удерживая слезы. Пытаясь справиться с волнением, он по обыкновению призвал на помощь Ланселота: «olisthos — скат, скольжение вниз; ollumi — убить, потерять, отрицать; ololuzô — кричу или стенаю; holos — все; oloptomai — рвать на себе одежды; olophyromaï — рыдать…» Ничтожное облегчение. Мелькали перроны вокзалов с названиями, оканчивающимися на «…ак» …мужчины, дамы, фонари… мужчины, дамы, фонари…
— А вы знаете, недурно, — сказал вдруг Анри. — Быть может, слегка напыщенно, но и только. Беда современных переводчиков в том, что они прибегают к арго. Во-первых, это очень модернизирует, а потом арго сорбоннских профессоров… Лучше не говорить об этом. Жироду был хитрее… быть может, даже излишне хитер, излишне интеллектуален. А надо, следуя тексту, переводить так, как говорят обычные люди, не жонглируя словами. Возьмите Селина — он пишет немыслимые вещи — и ничего. Вы знаете Селина?
— Нет.
— Ну, конечно… Так вот: ваш перевод при незначительных доделках может пойти на сцене… Кое-что отшлифовать — и все. Вы поревели еще что-нибудь?
— Нет, только это.
— Прекрасно… Переделывать тут, конечно, придется немало… но воспроизводить все кулинарные абсурды, которые встречаются в рукописи, естественно, не следует. В наш век у людей очень чуткое ухо. Надо найти соответствующие выражения.
