Впрочем, вернулись к отряду героями. Огорчало, что потеряли двух человек.
Уже вечером, когда в лесной чаще зажглись неутоленным блеском глаза хищников, когда солдаты, выставив охранение, выпили обязательный шнапс в память о погибших, Ойген ун-Грайм огорченно сказал:
— Плохо все началось. Боюсь, оберштурмфюрер, это не последние наши потери.
— Не хотелось бы пугать тебя, дружище, — признался Венк, — но у меня точно такие же предчувствия. Вольно мне было заключить с капитаном это дурацкое пари!
— Джунгли, — сказал Ойген, вслушиваясь в беспокойно дышащий, вздыхающий, вскрикивающий ночной лес, который подступал к месту стоянки пышными черными деревьями, среди которых что-то потрескивало, шуршало, взвизгивало и порыкивало. — Никогда не думал, что попаду сюда. Обычно ведь проходят службу по месту окончания бюргера, мне так и казалось, что вся моя жизнь пройдет в Казакии. Вы были в Казакии, оберштурмфюрер?
— Нет, — сказал Венк. — Но на Кавказе я был. Это же рядом?
— Да, — сказал Ойген. — Только в Казакии почти нет гор, сплошные степи. Бесконечные степи. Летом еще ничего, но ранней весной и осенью на грунтовых дорогах такая грязь, что от одного села до другого можно добраться только на лошади или на танке.
— В боях часто приходилось участвовать? — спросил Венк.
— Досталось, — рассеянно глядя на огонь небольшого, признался ун-Грайм. — Хуже всего было в Новочеркасске. Местное население словно взбесилось. Никто и не подозревал, что у них может быть столько оружия. Каждый дом приходилось брать штурмом. Старики говорили, что подобное было лишь в Сталинграде в сорок втором. Не знаю, как было в Сталинграде, но в Новочеркасске мы умылись кровью, словно Зигфриды. Только это не было кровью дракона, чаще всего это была наша собственная кровь.
— Я и смотрю, — кивнул оберштурмфюрер. — Нашивки у тебя за боевые ранения. Там зацепило?
— Нет, — сказал Ойген. — Это уже годом позже, в Ростове. Я вот все думаю, какого черта они бунтуют? Пива завались, отовариваются в немецких маркетах, гаштеты для них открыли. Работай, пей, да играй на гармошке! Нет, им обязательно надо поднимать какие-то волнения, ночью нападать на грузовики с товарами. Может, это менталитет у них такой? Может, они просто не могут иначе? Ведь немцы принесли им европейскую культуру, а они не хотят ее принимать. Иногда организовывали целые мероприятия, чтобы загнать их на германский фильм или заставить слушать артистов из рейха.
— Дикари, — авторитетно сказал Венк. — Глупые дикари. Зачем им европейская культура? Они лучше будут всю жизнь рисовать иконы и вырезать деревянные ложки, покрывая их примитивными узорами. Ты заметил, что больше всего они любят вечерами сидеть на лавочке, лузгать семечки и говорить о разных ничего не значащих пустяках? Их надо приучать к культуре. Мне кажется, управление восточными колониями напрасно не разрешает внедрять в их быт телевизоры. Сидели бы дома, смотрели немецкие новости, слушали свои грустные славянские песни или просто порнушку польскую смотрели. Дикаря надо приучать к культуре постепенно, ему нельзя сразу давать образцы высокой культуры, он их просто не поймет. А постепенно, да, это совсем иное дело. Постепенно, за несколько столетий, они даже подтянутся к арийским расам. Конечно, вровень с ними они никогда не станут, но достаточно окультурятся, чтобы стать немцам верными слугами.
