Сделал открытие: я его ревную к остальным родичам. Теща сказала: «Санечка мой хороший!..» — и меня прямо-таки кольнуло.
Почему Санька ее, когда он мой! Подумал так досадливо и посмеялся тут же над собой. Надо привыкать, что ни мой, ни ее, даже не наш Санька, а прежде всего «свой», суверенный человек…
Хотя что-то он не спешит пользоваться своей «суверенностью». Стоит на улице возле доски, через которую надо перешагнуть, и с тревожным выражением на лице кричит:
— Упау! Бо-бо!.. (То есть упаду, больно будет).
Старушка, случайная зрительница, неодобрительно замечает:
— Очень умный ребенок! Понимает, что может упасть! Значит, долго ходить не будет!..
И она права, эта Кассандра. Санька без поддержки до сих пор не ходит. Обязательно надо ему хоть за один пальчик держаться.
Пробую вести его, взяв за шкирку. Тогда он сразу останавливается, хнычет все ту же песню:
— Упау! Бо-бо!..
Ласточка, выручая меня, села на провод и распевает свои песни. Саша смотрит на нее, задрав голову, забыв про хныканье, улыбка на лице. Время от времени оборачивается ко мне.
Ласточка улетела, и сын, подняв руку и указывая на провода, потребовал, чтобы я поднял его туда и посадил на место, где пела птица. Видимо, считает, что я все могу…
Но я могу не все и понимаю его не всегда. Вот пример утреннего конфликта.
Санька проснулся, потянулся, поулыбался каким-то своим воспоминаниям и закричал:
— На! На!..
Что означало: возьмите меня скорей из кроватки!
Я его вытащил на свет божий, переодел, и тут он, состроив недовольную гримасу, заявил:
— Бо-бо!
— Где бо-бо, Сашенька? — спросил я.
Сын указал на правую ногу.
Я снял ползунки, но нигде на ноге никаких повреждений не обнаружил.
Надел — и снова:
— Бо-бо!..
Два раза так повторялось, уже почти до слез дошло. Но тут я догадался заглянуть в ползунки и нашел на правой подошве маленькую чахленькую сухую травинку. Кусочек сена.
— Ах ты, принц на горошине! — сказал я Саньке и вытащил травинку. И сразу все стало хорошо.
Оделся и пробует ходить без поддержки. При этом жмурится, гримасничает, вздыхает и кряхтит. И понимаешь, какой тяжелый труд совершает человек. Уважаешь его за это.
Чтобы отдохнуть, попросился на руки. И тут наступило время называния мира. Сидит на руках и показывает пальцем то на дом, то на дерево, то на прохожего, то на машину. И я открываю ему страшную тайну словесных обозначений. Чувствую, даже более того — вижу, как они жадно им впитываются, словно воздух.
Посмотрев на мир из окна, пошел гулять. И обнаружил сокровища… под скамейками. Присядет на корточки и заглядывает туда, в непознанные земли. На лице любопытство и вдохновение, на сердце отвага. Словно конкистадор.
