Кино без правил | страница 80
Позже, перекладывая фильм на видео, я вырезал чёрную пустоту, оставил тёмный кадр только на звучащем за кадром голосе.
Творческий процесс позволяет свершать любые ошибки, ибо ошибки – это поиск, нащупывание пути. Но поиск происходит во время творческого процесса, а не в окончательном продукте. Как только произведение отправляется к зрителю, поиск можно считать законченным, опыты над зрителем и читателем недопустимы. Режиссёр не имеет права «обкатывать» свои желания на зрителях, чтобы через зрителя понять, в чём он ошибся. Представленный зрителям продукт – это окончательная форма, её нельзя бесконечно доделывать, шлифовать, улучшать.
***
Черновики текста к фильму «ДВЕРИ» (1990):
Всё это лишь сон, путаный и тяжёлый сон, оплетённый скользкими щупальцами кровеносных сосудов… Плавают в сонной слякоти печенки да селезёнки, сталкиваются с пульсирующими сердцем и желудком, скле shy;иваются в громадный ком и в разбухшее тело превращаются. Осьминоговыми присосками кишки мои душу опутали, сосут… Растёт тело, в жизнь не вмещается. Розово-пухлое, оно – пахнущее парным мясом, вином и табаком – больше жизни стало. Оно – вымысел, схвативший за горло. Глянешь в зеркало, а там – рот со слюной да брюхо студенистое.
Тело усажено в зеркало, чело shy;века же нет. А зеркало – глаз, зрачок наблюдателя. И видится зрачку, что не вмещается тело в жизнь. Мало ему жизни. Тысячи лет бродит оно по истории, следы оставляет. По кругу ходит, по собственным следам, и растёт, растёт, выпирает из всех щелей. Вываливается салат чувств. Жажда, голод, радость, гнев, ненависть, любовь, алчность – не вмеща shy;ется эта смесь в котёл, мала чаша жизни – аппетит телесный вздулся безгранично. Погребена душа и свобода под одеждой мяса и костей, столь чувствительной к боли и наслаждениям. Прочно стянут нервны shy;ми нитками мясистый балахон. Дрожит и корчится при мысли одной, что вот-вот пообносится и станет ненужным. Впрочем, нет ни shy;каких «вот-вот», никаких «вдруг». Все тысячи лет жизни смерть шака shy;лом вокруг шныряет, в лицо привычно дышит густой массой наваристого бульона, с ложки капает, с вилки ломтями соскальзывает. Привычна смерть, но трепещет мясо, боясь потерять власть над человеком.
Стянуты руки желаниями. Ключом бьют желания. Калёное железо страстей воткнуто глубоко внутрь тела. Кровавые слёзы вскипают пузырями, едва холодным топором воздух над головой вспарывается, чтобы тысячелетние привычки отсечь. За криком крик следует: «Что я без желаний такое буду? Что я без страстей? Города возвожу и с лица земли их стираю во имя прихоти телесной. Науки и политику взращиваю для ублажения плоти одной, дабы удобнее было, сытнее…»
