Однако движение наоборот натолкнуло меня на мысль показать каким-нибудь образом, что являет собой человек, из чего он, грубо говоря, состоит. Для этого я решил, что несколько эпизодов в «Дверях» будут сняты задом наперёд, но из всего замысленного в этом созерцании «наоборот» мы сняли только еду. Девушка поедала макароны. Я пытался добыть разрешение на съёмку родов, но мне не разрешили. А получилось бы, что крохотное грязненькое существо залезает в тело матери. И секс задом наперёд (предполагалась только сперма, затекающая обратно в стоящий член). И похороны были бы задом наперёд. Много не нужно, достаточно показать самую малость, чтобы восприятие зрителя обострилось и ум его начал работать в усиленном режиме.
Я хотел, но у меня не получилось. Как только не разрешили одно, стало понятно, что нет смысла снимать другое. Увязанные друг с другом сцены сразу рассыпались. Попытка переиначить всё привела к написанию другого текста, родилась совсем другая идея. А киноплёнка к тому времени почти закончилась. Сцену самоубийства снимали без дублей. Было точно рассчитано по секундам, сколько нужно плёнки, чтобы снять необходимые крупности и ракурсы. Саша Горулёв считал вслух, чтобы я понимал, сколько у меня времени. Я сидел в ванной, резал себе ноги, выпускал кровь…
***
В «Дверях» я решил испробовать тишину и тьму, чтобы помочь зрителям услышать в себе то, что они обычно не слышат, когда смотрят фильмы. В фильме есть эпизод, где я рассуждаю о тьме, ставя её выше света, ведь свет может существовать только во тьме. «…Она, тьма, гораздо глубже и богаче, и пусть она родит из недр своих то, что не подвластно моим испорченным глазам и уму». После этих слов наступает пауза, на экране ничего нет. Я рассчитывал на то, что зрительный зал – это общее пространство, с общим дыханием и общим ожиданием. Я предполагал, что все затаятся и через ожидание откроют себя ещё больше для восприятия. Но я сделал недопустимо-длинную паузу, она тянулась целую минуту. Я услышал, как зрители начали ёрзать, перешёптываться в недоумении; огромное тело погружённого в темноту зала стало гудеть, ругаясь на киномеханика: все решили, что лента кончилась и что киномеханик пропустил момент, когда надо включать второй аппарат, запустить второй рулон плёнки. Никто не воспринял мой долгий чёрный кадр и мою бесконечную тишину как часть фильма, все восприняли это как технический брак.
Какой вывод я сделал из моего эксперимента? Кино не есть жизнь. Что может произвести на нас сильнейшее впечатление в действительной жизни, не всегда имеет право присутствовать на киноэкране. Кино, театр, живопись, литература – все они существуют в разных плоскостях и по разным законам.
