Я разгорячился. Я взволновался до того, что стала болеть голова. Но как ей не болеть? Взрыв моего возмущения не мог уравновеситься деятельностью жестов, мимики, движения. Голова раскалывалась от напряжения, а человек напротив смеялся все неистовее. Он схватился за живот, еле удерживаясь на ногах от хохота. Он смеялся, а мне хотелось плакать, я даже вот-вот ощутил выделение слезы, но я мог только чувствовать её, но не видеть. Но видел я отчетливо, как человек, судорожно сотрясаясь от смеха, отходил в сторону до тех пор, пока совсем не скрылся из виду.
Вершина еще раз блеснула отраженным светом и окончательно ослепила меня.
Последнее время человек часто выходил на восточную сторону крепостной стены. За ней начиналась бескрайняя пустыня, слепящим зеркалом отражающая небосвод. Человек часами вглядывался в песчаную бесконечность, будто хотел заглянуть за линию, разделяющую небо и землю. Там, за той линией, как говорили старики, находилась страна, не знающая тьмы, страна блаженства и вечной молодости. Она являлась человеку в длинных снах, о ней он думал, вставая с постели, обгладывая баранью кость, обжигая глиняные горшки или наблюдая за возней ребятишек на своей улице. О ней он расспрашивал заезжих купцов, водивших богатые караваны, и те только укрепляли его веру в чудесную страну, хотя никто из них не мог даже похвастаться, что побывал возле её границ.
Чем более укреплялась его вера, тем ворчливее становилась жена, сварливее соседи, бессмысленнее желания друзей. Избегая упреков, он реже поднимался на стену, но чаще задумывался и, задумавшись, впадал в горькое уныние, такой глупой и однообразной виделась ему его настоящая жизнь. И чем беспросветнее она виделась, тем зримее перед ним выступала другая; как ему мнилось, подлинная, в дивной стране, где земля плодородна и изобильна, люди добры и отзывчивы, ночи теплы, ветра не так пронизывающи, реки полноводны, а правитель самый мудрый и справедливый на свете.
Не один раз человек порывался отправиться в путь, но то ли был малодушным по натуре, то ли ему становилось жалко собственных ребятишек, которые останутся без отца, принять окончательное решение он так и не смог, и, постояв недолго у городских ворот, всякий раз поворачивал обратно, подгоняемый злобным сквернословием ехидных стражей. Только когда перестала поддаваться искусным рукам глина, и люди, посчитав его за ненормального, перестали покупать его горшки, человек, взвалив на плечи тощую суму, вышел из города.
