Тишина неожиданно заполнила пространство, отчего стало не по себе. И среди этой тишины я услышал чуждый мне голос. Вероятно, он вырвался из меня:
— Некогда, братец, нужно спешить до наступления темноты.
И ядовито, с сарказмом:
— Э, дорогой, да что у тебя за вид? Эка тебя вывернуло… Анекдот!
Я хотел заплакать, но мышцы тоже налились злой окаменевшей силой. Пожелал застонать, крикнуть, но вместо стона почувствовал, что начинаю судорожно смеяться. Мне стало смешно. Задрожал от хохота. Даже в животе заурчало.
— Во, как вывернуло!
У меня возникло желание поскорее уйти. Я отошел чуть в сторону и вырвал на снег…
— Братец, да ты совсем слабенький. Надо идти. Твоя вершина еще неблизко. Пойдем, пойдем. Поднимись. Вот так. В путь. К вершине!
Я побрел, как помешанный, будто после глубокого похмелья, еле передвигая ноги. Образ погибшего альпиниста неоднократно вставал передо мной. Человек тот казался мне знакомым. Русые волосы, как у меня; голубые глаза — такие точно; маленькая бородка, прямо моя; вязаная спортивная шапочка с надписью «Полет», такая же, как на моей голове… Ужас! Человек! Там умирает человек! Может, он жив еще?
Я бросился бежать обратно, но споткнулся и упал лицом в снег. Раздался дикий хохот:
— Никуда ты от меня (считай: от себя) не уйдешь. Мы связаны навеки. Куда ты, туда и я. Только вперед. На вершину! Вверх!
Я задыхался совершенно. Никогда таким трудным не казался мне подъем. Пот заполнил все свободное пространство под одеждой. Я то и дело оборачивался, будто чувствовал на своем затылке уничтожающий взгляд. Я брел с давящей мыслью о возвращении. Мне хотелось повернуть обратно. Плюнуть на всё. Я устал бороться. Эти муки, эти кошмары, составляющие жизнь, уничтожали меня, разъедали по частям. Мыслимое ли дело — существовать в постоянном напряжении воли, урывать от жизни лакомые кусочки, забывая про сон и досуг, преодолевая выступы и впадины, рытвины и водомоины, поднимаясь все выше и выше, закрывая чаще глаза, дабы не увидеть, мельчания того, что когда-то представлялось тебе огромным и недоступным. Ты поднимался все выше и выше, но боялся взглянуть вниз, потому что там ты оставлял себя, некогда уважаемого, высокого, а ныне, в твоем настоящем представлении низкого и ограниченного. Неужели то был я, спрашивал ты себя, иногда возвращаясь мысленно в прошлое. И, решив окончательно, что таковым ты никогда не мог быть, шел вперед, к вершине, чтобы стать таким, каким ты желал стать любой ценой, ценой даже собственной настоящей жизни!
