Валя приглушенно зашептал, увидев, как сжались малыши.
— Красные руки! Представьте: в мягком освещении, на черном фоне пианино — красные руки! Тонкие, длинные, красные пальцы. Они то замирали неожиданно в каком-нибудь месте, то срывались в быстром беге, устремляясь по черно-белой клавишной дорожке.
При появлении учительницы, музыка зазвучала сильнее, громче. Они будто узнали о появлении постороннего, но всё равно продолжали играть. Играли, играли, играли. Длинные, тонкие, красные пальцы. Учительница и не заметила, как утихла мелодия. Она стояла в оцепенении, ни в силах шелохнуться, невмоготу оторвать взгляда от алого кошмара на другом краю комнаты. Наконец, обессиленные или умиротворенные, красные руки осторожно прикрыли крышку пианино и замерли на её черной поверхности. Через минуту свечение их угасло, и весь клуб погрузился во тьму. Красные руки полностью растворились в ней.
Валя замолчал. В наступившей тишине было слышно только звучное треньканье сверчка и скрип висящего на столбе фонаря, который слегка раскачивало налетающим порывом ветра. Деревья готовились ко сну.
— А дальше, Валь? — раздался вдруг голос Валерки. И этот вопрос оказался для Вали таким неожиданным, что он даже вздрогнул и почувствовал, что прежняя уверенность в себе исчезла, и наступила какая-то неприятная полоса, которую актеры обычно называют «вживанием в образ». Но делать было нечего. Валя ощутил, что свести свой рассказ к шутке не сможет, что уже нечто потустороннее начинает довлеть над ним и заставляет продолжать вопреки возникшему страху.
— Дальше? — неуверенно начал он. — Дальше — хуже. Концерты продолжались каждую ночь, в одно и тоже время. Учительница стала просыпаться в один и тот же час, на удивление, не обнаруживая и тени сна. И что-то всегда толкало её идти в ту комнату, смотреть, как бегают по клавишам красные руки, ощущать, как засасывают её те жуткие звуки. Не смея никому рассказать о своих кошмарных ночах, она попыталась узнать хоть о чем-то, что могло натолкнуть её на мысль о появлении странных музыкантов. В том, что это был не сон, она убедилась в первую же ночь, а потом настолько свыклась, что уже ничуть не страшилась и часто, особенно в последние ночи, очарованно заслушивалась льющимися из пианино мелодиями. Она разузнала, что раньше пианино принадлежало бывшему владельцу дома, что он часто играл на нем поздними вечерами, что он умер и похоронен неподалеку.
Будучи очень суеверной и веря в существование души после смерти, она решила, что вероятнее всего на том свете бывшему помещику не хватает единственной земной радости — музыки, поэтому он продолжает приходить сюда ночами, играть и наслаждаться своей игрой.
