Таким несобранным Лепетов был во всем. То у него нет циркуля, то он забыл положить в портфель тетрадь с домашним заданием, то утром, собираясь как обычно в спешке, натянул на ноги разные носки, то оставил в школе варежки.
Непонятно как такому расхлябанному и недисциплинированному человеку нормальная женщина могла довериться. Однако, как потом выяснилось, Екатерина Семеновна сама была такой же: рассеянной, безалаберной, наивно-простодушной и ужасно доверчивой. Оттого и не ладилось у нее до сих пор ничего. Но я пока этого не знал, просто рассматривал гостиную в ожидании возвращения хозяйки.
Квартира Екатерины Семеновны была самая обычная, неприхотливых обывателей, живших всегда исключительно на собственную зарплату (а теперь лишь на пенсию). Слева от стола, за которым мы сидели, стояла старая, еще советская стенка, справа — невысокий шкаф, под завязку набитый книгами. Но не было в шкафу собраний сочинений, что как-то характеризует людей со связями или культуры, и даже Толстой представлен был отдельными произведениями, а Пушкин — только последним многотиражным четырехтомным изданием; остальные книги как у Лепетова, но более разношерстно и в основном мемуары и воспоминания. Такой же, только чуть ниже, поприземистее шкафчик стоял у окна, тоже сплошь набитый книгами; рядом на небольшой тумбочке — цветной телевизор, весь почему-то синий, отчего все физиономии с экрана глядели мертвенно-бледными, потусторонними ликами, как будто в фильмах ужасов. На стенах, оклеенных пожелтевшими от времени обоями, висели типично японские пейзажи.
Поначалу я предположил, что это рисунки мужа-архитектора, но Лепетов объяснил, что рисунки — подарки отца Екатерины Семеновны, летавшего в свое время по работе в Японию.
Учитывая, что возраст хозяйки перевалил за шестьдесят, я подумал, что Екатерина Семеновна страшная неудачница. Некогда дочь одного из неплохих специалистов, тоже, вероятно, архитектора, холеная, счастливая под крылышком обеспеченного папаши, выскочившая впоследствии замуж за перспективного, как ей казалось, архитектора, и вдруг, прожив всю жизнь (это скользкое «вдруг» бывает до бесконечности длинным), убеждается, что ничего более от судьбы не получила как только мятущуюся в поисках своей дороги дочь, разочаровавшегося во всем на склоне лет старика-мужа (а он был как минимум лет на десять ее старше) и яркие акварели с видами Фудзиямы в наследство от отца. И вот эта женщина с чьей-то помощью (чьей? скорее всего, вертлявой дочери) начинает на гребне перестройки и всеобщего бардака разворачивать бурную предпринимательскую деятельность. Мир стал хаотичен, и все скрытое и безобразное, что лежало на дне, всплыло вверх и поплыло. «Поплыл с этим дерьмом и я», — как удар молнии мелькнуло у меня с горечью. Я почувствовал себя не в своей тарелке. Интуиция редко когда меня подводила. Но, может, я ошибался? Я же еще ее не слышал. Верны ли мои предчувствия?
