Под ухом Евы, дьявольски стараясь
До органов ее воображенья
Достичь, чтоб, их работу возбудив,
Желанные иллюзии, виденья
И грезы ей различные внушить,
Иль, яд вдохнув, в особый цвет окрасить
Те испаренья, что от крови чистой
Восходят, как туман от ручейка,
Дабы они сложилися нестройно
И недовольством возбудили ум,
Вселяя в нем напрасные надежды
И цели, необычные желанья,
Высокие намеренья и гордость.
Итуриил копьем своим слегка
Его коснулся, ибо ложь не может
Прикосновенья вынести небесной
Субстанции, не возвратив себе
Свой образ настоящий; и мгновенно
Враг, изумясь, что он открыт, вскочил.
Так искра массу пороха взрывает,
Которая, при вести о войне,
Отложена в запасном магазине,
И крошечное зернышко, внезапно
Раздувшися, воспламеняет воздух;
Так сразу Враг восстал во весь свой рост.
Поражены, невольно отступили
Два Ангела-красавца – так внезапно
Явился им ужасный адский царь, —
Затем к нему бесстрашно обратились:
«Кто из мятежных Духов, обреченный
На вечный Ад, осмелился сюда
Войти, покинув адскую темницу?
Зачем ты здесь, свой образ изменив,
Сидел, как Враг, у изголовья спящих?»
Им в ярости ответил Сатана:
«Как! Вы меня не знаете? Однако
Вы знали прежде, что я вам не ровня:
На высоту, где я сидел, не смели
Вы воспарить. Коль скоро вы меня
Не знаете, из этого лишь видно,
Как низменны вы сами – ниже всех
Из ваших полчищ; если ж вам знаком я,
То для чего вам спрашивать меня,
Излишними словами начиная
Посланье ваше? Чтоб оно, пустое,
Как те слова, окончилось ничем?»
Ответствуя презреньем на презренье,
Ему Зефон немедля возразил:
«Не думай, дух мятежный, что свой образ
Ты сохранил, что он не помрачен
С тех пор, как в Небесах, святой и чистый,
Ты жил, и что узнать тебя не трудно.
Как только ты быть добрым перестал,
Ты славы той лишился, став подобен
Лишь преступленью своему и мраку
Тех мест, где ты томиться осужден.
Однако же иди за нами: должен
Ты, без сомненья, дать ответ тому,
Кто нас послал; долг на него возложен
Оберегать от всяких нападений
Весь этот край и этих двух – от Зла».
Так молвил Херувим. Отпор суровый,
При юношеской прелести его,
Подействовал с неотразимой силой.
Стоял, смущен и уничтожен, Дьявол
И чувствовал Добра все обаянье,
Всю чистой добродетели красу;
Он видел это и терзался горько
Своей утратой; более ж всего
Он тем был опечален, что другие
Заметили, как изменился он.
Но все-таки не показал он вида
Смущенья или страха и сказал:
«Что ж, если биться должен я, то лучший
Пусть бьется с лучшим – с тем, кто вас послал,
