Кастальский ключ
[103], ни остров тот Нисейский,
Рекой Тритоном окруженный
[104], – остров,
Где древний Хам
[105], которого зовут
Язычники Аммоном, а Ливийцы
Юпитером, укрыл Амальфу
[106] с сыном,
Румяным Вакхом
[107], от очей опасных
Великой Реи
[108], мачехи суровой, —
Ни край, где Абиссинские цари
Хранят свое потомство под горою
Амарой, хоть иные полагают,
Что настоящий Рай как раз был там,
В пределах эфиопских, у верховьев
Далеких Нила, под горой блестящей,
До чьей вершины – целый день пути.
На деле край тот отстоит далёко
От сада ассирийского, где Враг
Безрадостно смотрел вокруг на радость,
На множество живых созданий разных,
Столь новых и столь странных для него.
Меж ними были два – всех благородней,
Всех выше и стройней; богоподобно
Они держались, выпрямив свой стан,
С достоинством природным; не прикрыты
Ничем, они в нагом своем величьи
Достойными владыками казались
Всего, что окружало их в Раю.
В божественных их взорах отражался
Священный образ славного Творца, —
Премудрость, правда, чистота и святость, —
И строгость в этой святости была,
Хоть вольностью в них детскою смягчалась;
Та строгость служит истинной основой
С тех пор для всякой власти у людей.
Не равными они, однако, оба
Являлись, как не равен был их пол.
Для созерцанья и для силы гордой,
Казалося, он создан был, – она —
Для нежности и ласки грациозной;
Он сотворен, казалось, был для Бога
Единственно, она – для Бога в нем;
Его широкий лоб прекрасный, очи,
Глядевшие отважно, говорили
О воле непреклонной, а две темные
Волны кудрей направо и налево
Вниз ниспадали до широких плеч.
У ней до стройных чресл, как покрывало,
Без украшений, пряди золотые,
Распущены, спускались, извиваясь
В колечках прихотливых; виноград
Такими нежно усиками вьется.
Весь вид ее покорность выражал,
Но лишь такую, требовать которой
Власть кроткая лишь может; уступает
Она охотно, он же ту уступку
Встречает лаской; мужу отдается
С застенчивой покорностью она
И скромностью достойною, противясь
Лишь сладкою влюбленною борьбой.
В их наготе ничто не прикрывало
И тех частей таинственных, которых
С тех пор не обнажает человек;
Греховного стыда они не знали —
Стыда, который лишь дела природы
Позорит, честь лишь обесчестить может.
О, как, грехом рожденный, этот стыд
Испортил человечество, заставив
Лишь внешность чтить, за внешней чистотою
Гоняясь лишь! Из жизни человека
Он жизни счастье лучшее изгнал —
Всю простоту и чистую невинность!
Они ходили в наготе, ни Бога,
Ни Ангелов Его не избегая,
Затем, что в мыслях не имели Зла.
