Это развеселило женщин.
— А сказал ли Павел о том, — воскликнул тут Юрат, — что он, Юрат, уже получил чин майора и что в семье Исаковичей тоже есть казак? Довелось бы Волкову увидеть когда-нибудь жену Трифуна, Кумрию, в узких гусарских чикчирах, он бы ее уж никогда не забыл.
Павел на это заметил, что Волков рассказывал просто невероятные вещи. Если бы они оказались на балу в Кронштадте, то увидели бы собственными глазами настоящее чудо. Там будто бы званые гости не поднимаются в зал по ступеням, а их поднимают какие-то деревянные машины, увитые цветами.
Исаковичи, переглянувшись, подивились такому чуду.
Потом Юрат спросил Павла, почему он не сказал Волкову, что все это хорошо и прекрасно, но, мол, пока солнце взойдет, роса очи выест.
А Петр, холодно поглядев на Павла, заметил:
— Верно, ты в Вене про меня позабыл! Какой чин мне дали?
Павел лишь понуро опустил голову.
— Неприятно, — сказал он, — говорить, но Волков утверждает, будто ты, Петр, в генеральском списке числишься как корнет.
Все пришли в ужас, а Петр, как ни странно, засмеялся, а затем с кислой улыбкой обратился к Юрату:
— Слыхал, толстяк, до чего докатились, слушая Павла? Слыхал, что говорят? Не внесли моего чина в список! Что ж, и отлично. Ты, толстяк, сможешь предстать перед своим сенатором премьер-майором, а я скажу старому Стритцескому, что Павел везет меня в Россию на подмогу — из бар в слуги попал. Ну и ну!
А когда Павел сказал, что еще не все кончено, а его вины в этом нет, Петр вспылил и заорал:
— Поздно, каланча, сокрушаться! Ну и ну! Черт с ними, пусть пишут — лейтенант, премьер-лейтенант, корнет, вахмистр, что их душеньке угодно. Я еду в Россию не ради чина и не в погоне за счастьем. А потому, что ты, длинный, своим языком меня на это совратил. Они там в России понизили в чине и моего товарища Атанацко Аджанского, а после первой же битвы повысили. Вот так! Поеду, лучше просить милостыню в Киеве, чем пардону в Темишваре!
Бедняжка Варвара, желая, вероятно, утешить мужа, заговорила о том, что в России, наверное, все выяснится, ведь чины должны давать согласно списку Шевича. Вот и увидят, какой чин был у Петра в Австрии.
Но Петр грубо оборвал ее: нечего бабам совать свой нос в военные дела!
Павел умолк, точно его по губам ударили. Никогда он еще не слышал, чтобы Петр так резко разговаривал с женой. У него даже сердце защемило.
Пытаясь как-то оправдаться, Павел рассказал, что он хотел выложить графу Кейзерлингу всю правду-матку, но конференц-секретарь его сиятельства предупредил, будто и в России всякое случается, и там можно познакомиться и с гауптвахтой, и с казематом. Наказывают там и кнутом. А порой и язык отрезают.
