– Воистину, – отозвался я. – И мы ничего другого не скажем.
Даже Холмса, казалось, это удовлетворило – он кивнул и еще раз улыбнулся.
– Итак, брат, рассказывай. Что же произошло с последним из покушавшихся?
– Его зовут… – Майкрофт придвинулся ближе, словно даже у стен нашего купе могли быть уши, – Алек Мортон, и ему всего лишь двадцать лет. Я надеялся, что он не связан ни с какой сетью заговорщиков, и тогда было бы не важно, кто он такой. Но, к сожалению, я не могу больше исключать существование обширного заговора, хотя и продолжаю считать, что Алек был ничего не подозревающей пешкой в руках заговорщиков. Дело в том, что Алек ускользнул от конвоиров, когда его депортировали в Южную Африку, и в этом ему помогли некие иностранные агенты. Он покинул корабль – предположительно в компании упомянутых агентов – и исчез, а произошло это в бременском порту…
Воцарилось довольно долгое молчание, и наконец я едва ли не прошептал:
– Немцы? Но не будете же вы утверждать, что это они уже столько лет пытаются расправиться с Ее Величеством?
– Не то чтобы «столько лет», доктор, – ответил Майкрофт. – Но относительно последних нескольких… я бы не взялся утверждать с определенностью. На протяжении большей части правления Ее Величества меж нами и Пруссией, а также прочими немецкими землями, объединенными канцлером Бисмарком[13] в империю, было скорее дружеское соперничество, нежели вражда. Среди предков нашей королевы немцев едва ли не больше, чем англичан, – да еще все ее дети и внуки, которые, как я уже сказал, занимают не последние места в германской – да и всей европейской – аристократии. Не зря Ее Величество именуют «бабушкой Европы».
– Ведь матушка нынешнего германского императора приходится королеве дочерью? – уточнил я; оба мои спутника кивнули, но незаметно было, чтобы эта мысль принесла им облегчение.
– Да, Ее Величество имеет такую сомнительную честь, – ответил Майкрофт. – И обращает это родство на пользу нашей страны. Ведь Ее Величество не гнушалась, уже будучи стареющей вдовой, брать уроки управления государством у самого Дизраэли[14], и у Бисмарка, и готова была следовать мудрой прусской политике – поддерживать добрые отношения меж Британией и Германией, хотя лично ненавидела Бисмарка ничуть не меньше, чем любила Дизраэли. Впрочем, позже дела приняли такой оборот, что королеве пришлось пожалеть об отставке и последующей смерти «железного канцлера»: она твердо верила в свою власть над внуком, ныне – единоличным правителем Германской империи, но события показали, что этим человеком не способен управлять никто – ни любящая бабушка, ни гениальный государственный муж, ни даже специалист по душевным болезням…
