Он продолжал свою работу, молотя разбитыми в кровь руками и чувствуя, как удары отдавались в его разуме, причиняя жгучую боль, тревожа странным зудом где-то на подкорке, а затем, в какой-то момент, который он не успел отследить, боль превратилась в удовольствие.
И он почувствовал возбуждение, оно нарастало все сильнее, кровь приливала, плоть набухала, пустые вены наполнялись, сокращения усиливались, и вот тяжесть в паху сделалась невыносимой, тянуще жаркой, требовательной, как голодный ребенок.
Выносить возбуждение стало невозможно. Ли бросил битву со стенами, дернул дрожащей рукой за молнию на джинсах и спустил трусы, чтобы дотронуться до себя, и тут послышался хохот.
Услышав мерзкое хихиканье, он остановился, залившись краской стыда от того, что кто-то застал его за непристойным занятием.
— Дофаминовая гипотеза, — произнес неприятный голос авторитетным тоном. — Одни симптомы повышают уровень дофамина — удовольствие. Другие его понижают — боль. Удовольствие усиливает боль. Порочный круг, и остановиться невозможно. Так что в некотором роде, малыш, ты делаешь это с собой сам.
Ли заметался на месте, озираясь, чтобы найти источник голоса, но вокруг было пусто.
— Чей это голос? — прошептал он. — Кто здесь может говорить со мной?
Гадкое хихиканье возобновилось.
— «Кто здесь может говорить со мной?» — передразнили его. — А кто здесь, по-твоему, есть? Еще считаешь себя умным, хи-хи-хи.
Издевательский хохот не смолкал и сделался громче, теперь от него дрожали стены, которые Ли так старательно разбивал.
— Давай-давай, колоти дальше, пока все не треснет. Доломай до конца, хи-хи-хи.
Ли заткнул уши пальцами и крепко зажмурился.
Смех неожиданно стих.
Выждав некоторое время, он решился открыть глаза.
Серый куб изменился, потрескавшиеся стены покрывало что-то белое и мягкое, как вата, а в одном уголке свернулась в позе эмбриона маленькая фигурка в смирительной рубашке с рукавами, завязанными за спиной. Существо жалко хныкало и мелко дрожало, а потом подняло голову и начало медленно поворачиваться, еще немного, и Ли сумел бы разглядеть его лицо, еще секунда, еще миг, еще, еще…
Он закричал от страха и, задыхаясь, проснулся.
Барахтаясь в вязком болоте ночного кошмара, он с трудом разлепил глаза и несколько мгновений не мог сообразить, где находится. Испещренные иероглифами стены несколько раз дернулись перед взглядом, как мигнувший кадр на остановленной кинопленке.
Он приподнялся на локтях и потряс головой, прогоняя ужасные образы и отголоски дребезжащего хихиканья.
