Хорошо с милым по ягоды ходить…
И весело, в лад подхватил хоровод:
Хорошо с милым аукаться в лесу
Люли, люли,
Хорошо с милым аукаться в лесу…
Ты ау, ау, мой миленький дружок,
Ты подай-ка свой веселый голосок!
Люли, люли,
Ты подай-ка свой веселый голосок
Через темненький, высокенький лесок…
Люли, люли…
И Перун благостно взирал на веселье детей своих… И хмель крепкий, и весна, и праздник старинный все более и более горячили сердца и туманили головы.
— Ну, давайте веселее! — пьяно крикнула Акулина. — Давай ковровую! Ну… Подлаживай!..
И снова уверенным говорком весело, подвывающе завела она своим звонким, сильным голосом:
И, пьянее, подхватил хоровод:
На все стороны четыре
Клала по узору,
По узору золотому,
По другому голубому, —
Эх, да ковер шила!
Шила, брала,
Как, бывало,
Шила, брала,
Как, бывало.
Дружка поджидала…
Заря потухала. В ласковом небе серебристо проступил неполный месяц. И кружились головы от густого аромата трав и цветов, и просились из груди песни заливистые, и ноги просились плясать…
— Эй, бабы, шабашить! — зашумели вдруг мужики. — Коров пора доить… Благодари хозяев и расходись…. Все по домам, живо!
И, веселые, довольные, пьяные, все благодарили хозяев и с веселым гомоном потянулись по своим деревням.
И завела разбитная Акулина звонко:
Не летай, соловей,
Не летай, молодой,
И весело подхватил многоголосый хор:
— А славный все таки наш народ, как его ни ругают… — направляясь к дому, сказал Андрей.
— Ничего, если по шерстке его гладить… — усмехнулся Лев Аполлонович. — И во всяком случае, плох ли, хорош ли, а свой… — вздохнув, добавил он тише.
— Только бы вот как сделать, чтобы дома его удержать, от цивилизации этой трактирной освободить и спасти… — добавил Андрей.
И они скрылись в душистом сумраке темного парка.
И зазвучал вдруг в душе Андрее, пьяня его, веселый напев последней плясовой песни:
Свою девушку милую,
Свою девушку милую
Семь раз поцелую!..
И показалось ему, что в сравнении с этим напевом, с девушкой милой, с ее поцелуем все на свете вздор и чепуха…
Проснувшийся после тысячелетнего сна Перун долго вглядывался своими каменными глазами в бездны вздрагивающего от дальних зарниц неба, где паслись раздольно, как и встарь, светлые стада Велесовы, вслушивался в звуки весны, принюхивался к запахам ее пьяным… Да, да: то же небо, тот же звенящий шум старых деревьев, те же раскаты царя-музыканта, соловья, над завороженными водами, тот же шелест растущих трав, и звон боевой комариных полчищ, и упоительный дух черемухи, и царить в небе всесильная чаровница, пресветлая Мокошь, и бултыхается в серебряной Старице озорник Водяной… Все то же, как было! А он-то думал, что его царство кончилось!.. И на каменном, загадочном лице воскресшего бога — бога гроз, бога страсти, бога жизни широкой и вольной и горячей, — сильнее проступило выражение благосклонной силы, величия и тайны…
