И неожиданно для всех — да и для себя, пожалуй, — он женился на Ксении Федоровне. Он старался не думать, не анализировать своего чувства к ней, которое заставило его решиться на этот рискованный и немножко в его возрасте смешной шаг: была тут и тоска одиночества, и жалость к этой красивой, одинокой девушке, которая неизбежно опустилась бы и заглохла в страшной нужде и тяжелой атмосфере народной школы, задыхавшейся под тупым и ревнивым надзором батюшек, становых и других блюстителей блага народного. Было в этом чувстве — и в этом было совестно признаться самому себе, — и простое, последнее влечение к женщине, к этому прекрасному, стройному телу, которое так обидно было видеть в затрапезном ситцевом платьишке… И даже глухая молва о назойливом и, как говорили сплетники, успешном ухаживании молодого князя Судогодскаго не остановили его…
— Как и думала: сидит в старой беседке и мечтает… — со своим обычным смешком проговорила Ксения Федоровна, села за самовар и спокойными, уверенными движениями стала наливать чай. — Вот сливки… Хотите клубники?
И все тяжело чувствовали, что говорить не о чем, что все, что они скажут, будет притворством, ложью, нужной только для того, чтобы скрыть то важное, что нарастало между ними неудержимо.
— Что нового в газетах? — спросил Андрей только для того, чтобы не молчать.
— Ничего особенного… — отвечал спокойно Лев Аполлонович. — Все та же серая, безвкусная преснятина…
— Я уверена, что наш отшельник мечтал в беседке о покинутой им в Москве даме сердца… — сказала Ксения Федоровна насмешливо. — Что? Угадала?
И она бросила на него боковой взгляд. Она всегда задирала так его и старику это не нравилось: точно она на нем свою силу пробовала…
— Вы ошибаетесь… — отвечал Андрей через силу. — Никакой дамы сердца у меня нет…
И он густо покраснел.
— А можно узнать, о чем вы думаете в вашем уединении?
— На этот раз я думал о… — замялся Андрей. — Я получил вчера письмо от профессора Сорокопутова: он зовет меня в Олонецкий край на исследование…
— Вот не понимаю этой вашей страсти ко всей этой старой ветоши! — воскликнула она. — Песенки какие-то, пословицы, косноязычные сказания, кому все это нужно, скажите, пожалуйста? Жило, было, умерло — ну, и конец. Я еще понимала бы, если бы целью всех этих забот ваших было, например, получение звания профессора московского университета, чина тайного советника и пр., но именно этого-то и нет у вас… А так, впустую, из любви к искусству… не понимаю!
