— Мальчик мой милый… мальчик мой… Какое это счастье!..
Краем парка, вдоль опустевшего ржаного поля, над которым под звездами неслись, переговариваясь, стаи диких гусей, шла, лениво позванивая бубенцами, пара Льва Аполлоновича, но они не слышали ни говора бубенцов, ни сердитого покашливания Корнее, не заметили широкой тени Льва Аполлоновича, который в крылатке и широкополой шляпе вышел вдруг в аллею. В неверном свете луны он сразу увидал их фигуры, услышал этот серебристый, счастливый смех, на мгновение замер на одном месте, а потом тихонько, незамеченный, скрылся в главной аллее и, понурившись, тихо прошел к дому.
— Как я тебя люблю!.. Я только тебя и любила… и тогда… давно, помнишь, когда мы впервые встретились с тобой на Троицын день, на любительском спектакле у князя Судогодскаго? — говорила она, блаженно задыхаясь под его сумасшедшими поцелуями и сама целуя его в глаза, волосы, губы, и смеясь, и плача. — Эти последние дни без тебя я прямо задыхалась… я думала уже о смерти…
— Но… но… — мучительно говорил Андрей.
— Не смей!.. Нет никаких но!.. — горячо говорила она низким голосом. — Никаких но! Все эти но — проклятая ложь, от которой… нельзя человеку жить! Что я «другому отдана»? Я не вещь! Я ошиблась и хочу поправиться… Я не раба… «Жена»? Ложь! Вчера жена, а сегодня не жена, только и всего… Вон в твоих противных книжках я читала, что в древности славяне вместе с умершим сжигали на костре и его жену. Я была в бешенстве, читая это! Если Лев Аполлонович взял от жизни все и если ему ничего уже не осталось, то я на его костре сгорать не намерена! Нет, нет, нет! Я хочу жить, я хочу взять от жизни все, что только в моих силах взять… Я уже сейчас чувствую себя, как те несчастные, в старину, на костре, но я не хочу, не хочу, не хочу! Все ложь! Не ложь только одно: вот эта минута счастья!
Она говорила точно в бреду, точно горячие угли из души она выбрасывала. И все эти сумасшедшие слова рождались в ней вдруг, точно в каком-то озарении, точно кто подсказывал их ей.
— Мы все трусы и воры, которые запутались во всякой лжи и сами себя обкрадывают! — говорила она горячо. — Мы лжем всегда! А я не хочу больше лжи. Правда жизни не в словах громких, не в словах благородных, не в словах жалких, а в счастье, хотя бы на один миг только… А остальное все призраки… А потом? А потом видно будет… Только ты моя правда, только ты мое счастье…
Луна поднималась все выше и выше и серебристый свет ее делался все чище и светлее. Над темными полями в вышине все неслись гусиные стаи, И молитвенной торжественностью была исполнена тихая земля…
