Гаврила поднял жирного дупеля и «Стопу» разрешено было встать. Он с наслаждением потыкал носом и полизал еще теплую птицу и страстно гавкнул несколько раз на хозяина: не теряйте же времени! Его огладили, успокоили, снова пустили и снова через несколько минут он прихватил и повел — еще воздушнее, еще чище… И Иван Степанович, не спуская глаз с собаки, коротко приказал Гавриле спустить и «Крака». Гаврила повиновался, хотя это и взволновало его: опыт с молодым был серьезный… Крак сразу прихватил и поплыл к сыну. Тот злобно покосился на него: «тише… все дело испортишь!..», и старик застыл в трех шагах сзади сына… Гаврила почувствовал, что его душат слезы восторга. Ему было стыдно самого себя, но он ничего не мог с собой поделать…
Из кочек, сочно хрипнув, вырвалась одна белая молния в одну сторону, другая в другую, стукнули раз за разом два выстрела и одна из молний взъерошенным комочком упала в отаву, а другая с коротким, отрывистым хрипом бешено заметалась в лазури, исчезая. «Стоп» уже не посмел посунуться при взлете бекасов вперед, он знал, что это строго запрещается, и могучим напряжением воли он переломил свой буйный порыв и, чтобы не соблазниться, быстро лег. Он уже понял и поверил, что раз чего от него требуют, то это к лучшему и надо это делать. «Крак», повеселевший, оживленно вертел хвостом и глядел на охотников, говоря глазами: «а, что? Ведь, и я молодец?.. То-то…» Иван Степанович приласкал его и велел подать бекаса. Старик мягко понесся за птицей, а «Стоп» взволнованно и строго приподнялся: это еще что такое?! Гаврила строго остановил его и снова он лег и только удивленно и немножко сердито смотрел, как отец с важностью, немножко кокетничая, подносить хозяину птицу: он еще не видывал этого…
А охотники влажными, радостными глазами смотрели друг на друга, говорили оба вместе что-то веселое и приятное и чувствовали себя самыми закадычными друзьями на свете, — этот молодой лесник, никогда не покидавший лесов своей губернии, и этот старый писатель, имя которого было уже в энциклопедическом словаре и портреты печатались на открытках.
— Нет, еще повоюем, видно… — говорил Иван Степанович и дребезжал старческим смехом. — Повоюем еще…
— А у Сергее Иваныча еще ни одного выстрела… — заметил Гаврила. — Нет, грызет их что-то, грызет… Батюшки, что это там летит?
Высоко в вечереющем небе странно порхал какой-то огромный, белый не то мотылек, не то птица. Дальнозоркий Иван Степанович всмотрелся.
