Поняв, что это конец, Сомов отчаянно щелкнул зажигалкой и, запалив какое-то тряпье, стал размахивать им перед чудовищем. Тупорылая масса, не чувствуя огня, продолжала лезть из трещины. Тогда Сомов бросил разгоревшиеся лохмотья в нее. Огонь попал как нельзя лучше в самую гущу жижи. Неповоротливая и медленная, не чуя опасности, она всколыхнулась и вдруг, вспыхнув зеленым пламенем и поднявшись столбом под потолок, затрещала и забрызгала жиром во все стороны.
Выскочив из бункера, чтобы глотнуть воздуха, а может быть, задохнуться в преисподней, Сомов обнаружил, что на Планктубере уже осень, прохлада и невыразимые краски неба, каких он еще никогда не видел. Ошарашенный и потрясенный пережитым, он медленно пришел в себя.
— Эх, сейчас бы тазик пельменей со сметаной! — сказал он, вдруг веселея, ничего не понимающим дыхам и увидел, что сами дыхи прикладываются к родившему их стволу, сося его, как мать. Сбросивший тяжесть коробочек, ствол найденного Сомовым растения разросся за лето, разбух от влаги и превратился в большое дерево, похожее чем-то на живого осьминога. («Так вот что держало дыхов возле меня», — поразился Сомов.)
Ему предложили пососать ствол, приложившись к бородавчатому скользкому наросту. Сомов взглянул на слезящийся мутным клеем нарост, представил его во рту и, едва подавив тошноту, вежливо покачал головой.
Дым из бункера валил еще много дней подряд. Пожара не случилось. Но растаявший лед, органика и жир, натекшие с горящей жижи, образовали гнусное месиво, едва не погубившее запасы Сомова.
Истаявшее и уничтоженное огнем чудовище выгорало еще одиннадцать дней изнутри, откуда-то из-под недр, источая зловоние и будя чувство пережитого омерзения.
«Ну, ну, старик, — подтрунивал Сомов над самим собой. — Ты ведь так жаждал обнаружить хоть какие-нибудь зачатки жизни на Планктубере! Что-то преподнесет он тебе еще?»
Осенний остывающий Планктубер был прекрасен. Дыхание прохлады сделало его воздух синим и чистым, как никогда. Скалы сверкали пучками отраженных лучей, создавая невиданный фокус преломленного света и всех цветов радуги. Пространство, исчерченное нитями света, рождало порой миражи и видения. Всюду чудились световые коридоры и ступенчатые многогранники, ведущие во все стороны неба. Это было неописуемое, ни с чем не сравнимое зрелище, притягивающее к себе, как магнит.
Поглощенный своими ощущениями, Сомов не сразу обнаружил первую изморозь на почве и низко зависшее над планетой светило. Чувствовалось приближение зимы. Дыхи куда-то исчезли и больше не появились ни разу с тех пор, как родившее их растение усохло и уменьшилось в размерах раз в шесть.
