- Эту машину МУР неделю ищет, а вы тут совмещаете похоронное бюро с автоцентром...
И вот из промасленной земли показался скрюченный труп. Обеими руками он прижимал к себе шило, пробившее сердце. Экспертиза установила: в момент гибели Бритвин находился в состоянии сильного наркотического опьянения.
Единственный кандидат на роль убийцы Лемешко, оказывается, отсутствовал по весьма уважительной причине. Таким образом, получалось, что он с неизвестным высокого роста сбросил мешок с трупом в реку, промчался по улицам в поисках удобного места, влез в багажник и покончил там с собой, оставив своему напарнику полмиллиона в качестве гонорара.
...Сикачу не хотелось тревожить Давыдова, хотя тот заведомо что-то скрывал. Прослушивание с санкции прокурора телефонных переговоров и перлюстрация его корреспонденции результатов не приносили. Давид Львович писем не писал, а на телефонные звонки отвечал кратко и односложно. Но, как говорится, отрицательный результат - тоже результат. Добрынин и Бреславец настаивали на аресте Давыдова, но Сикач медлил. Учитывая, что сам Давыдов не мог принимать участия в убийстве, оставалось ждать, пока он выведет на след настоящих убийц. В частности, того, кто сбросил вместе с одурманенным наркотиками Бритвиным тело Лемешко в Москву-реку, а потом скрылся, прикончив сообщника. Как в руки преступников попал Лемешко? Куда делся портфель с деньгами?
Сикач понимал, что стоит получить ответ на один вопрос, как прояснятся и остальные. Единственное, что можно было предъявить Давыдову,- это сокрытие того факта, что Бритвин приезжал к нему. Но Давыдов может просто все отрицать, ведь следствие опирается только на показания Прошкина.
Допрос тех же лиц по обстоятельствам нового убийства ясности не прибавил. Колокольникова, похудевшая и подурневшая, затравленно смотрела на следователя и твердила одно: "Всех нас настигнет смерть!" Прошкин и Гриценко, наоборот, на тюремном режиме выглядели посвежевшими. Но и они в один голос повторяли: "Это пошла раскрутка за большие деньги, никто теперь никуда не денется..."
Сикач сидел в кабинете, жевал черный хлеб, запивая его кефиром. Язва снова дала себя знать. Кроме того, мучила изжога. Было поздно, около половины второго. За окном стихал гул огромного города. Проспект за окном погрузился в почти полную тьму - выключили ночное освещение.
В кабинете Сикача тоже было почти темно, горела только маленькая настольная лампа. Сикач тупо уставился в пустой стакан из-под кефира. В подсознании шевелилось что-то мучительно важное, какое-то имя. Но как Сикач не напрягал мозг, вспомнить не мог.
