. Он служил указателем позиции человека в балансе власти между придворными. Этот баланс контролировался королем и был крайне неустойчив. Потребительская ценность, непосредственная польза, заключавшаяся во всех этих действиях, более или менее отступала на второй план или была довольно незначительна. Великое, серьезное и весомое значение этим актам придавала лишь та значимость, которую они сообщали их участникам в рамках придворного общества, та относительная близость к власти, тот ранг и то достоинство, которое они выражали.
Этот «фетишистский» характер каждого акта в этикете достаточно отчетливо сформировался уже в эпоху Людовика XIV. Но при нем все еще сохранялась связь с определенными первичными функциями. Король был достаточно силен, чтобы своим вмешательством всегда суметь предотвратить совершенно «холостой ход» этикета, подавление его первичных функций вторичными[83].
Но позже эта связь во многом ослабла, и характер акта этикета как фетиша престижа выступил явно и неприкрыто. И тогда именно здесь особенно легко обнаружить тот механизм, который произвел на свет этикет и постоянно вновь порождал его в этом обществе. После того как в рамках этикета была создана иерархия приоритетных прав, она поддерживалась уже одной только конкуренцией людей, вовлеченных в эту механику и ею же привилегированных. И разумеется, люди стремились сохранить за собою любую, сколь угодно малую, привилегию и закрепленные в ней возможности обретения власти. Система распространялась сама собою таким же точно таинственным образом, как, скажем, хозяйство, освобожденное от свойственной ему цели обеспечения потребностей. В эпоху Людовика XVI и Марии-Антуанетты люди жили, в общем и целом, все еще при том же этикете, что и при Людовике XIV. Все участники этикета, начиная от короля и королевы и до знатных особ различных ступеней, давно уже лишь нехотя несли его бремя. Мы имеем достаточно свидетельств тому, насколько этот этикет утратил свою ценность в ходе того процесса ослабления связей, о котором мы уже говорили. Тем не менее, до самой революции он продолжал существовать в полном объеме; ведь отказаться от него значило бы всем, от короля до камердинера, отказаться от привилегий, потерять возможности обретения власти и ценностей престижа. Нижеследующий пример наглядно показывает, как этот придворный этикет под конец работал уже совершенно «вхолостую», как вторичные функции власти и престижа, в которые были вовлечены люди, в конечном счете, сумели подавить и первичные функции, которые они под собою скрывали
