То, что выясняется здесь при исследовании отличий и конфликтов между сословными элитами, не в меньшей степени относится и к общественной мобильности, которая, несмотря на все соперничество и различия в ранге, ведет из одного сословного слоя в другой. Восхождение и нисхождение семейств в рамках сословно расслоенного общества также предопределено, прежде всего, социально, то есть оно не есть установление какого-либо короля или другого лица. Как само сословное устройство социальных слоев, так и подъем либо упадок отдельных семей суть, прежде всего, формы проявления имманентной динамики этой общественной фигурации. Но если баланс власти в этой совокупной фигурации людей после ряда схваток между представителями сословий и королей смещается в пользу последних (как это, в конце концов, после многих колебаний, произошло во Франции в XVII веке), то обладатель позиции короля получает возможность управлять социальной мобильностью соответственно своим представлениям об интересах этой королевской позиции, или же просто о своих собственных интересах и склонностях. Людовик XIV делает это вполне сознательно[63]. После его смерти использование этой возможности становится своего рода рутиной, а затем оно снова оказывается в несколько большей зависимости от внутренней борьбы за власть между самими придворными и иными формациями элиты.
Во всяком случае, пока власть, сосредоточенная в позиции короля, остается достаточно большой, короли и их представители в состоянии, даруя дворянские титулы богатым буржуазным семействам, направлять в собственных интересах и по собственному усмотрению их социальное восхождение. Поскольку и они в значительной степени связаны этосом статусного потребления, обязанностью рассматривать свой ранг как главное мерило всех своих расходов, они нередко используют свою привилегию дарования дворянства как источник необходимых доходов.
Так же точно как в рамках подобной фигурации можно контролировать социальное восхождение и им управлять с позиции короля, можно, в известных пределах, с этой позиции контролировать и направлять и социальное нисхождение. Король может своей личной милостью смягчить или предотвратить обнищание или разорение дворянского семейства. Он может прийти на помощь этому семейству, даровав ему должность при дворе, военный или дипломатический пост. Он может открыть ему доступ к одному из доходных мест, которые имеются в его распоряжении. Он может просто преподнести ему денежный подарок, например в форме пенсии. В королевской милости, соответственно, заключен для семейств «дворянства шпаги» один из основных шансов выхода из порочного круга вынужденных представительских расходов, истощавших их капиталы Понятно, что шанс этот никому не хочется потерять, а потерять его можно, если своим поведением не угодить королю. Король, замечает однажды Монтескье, вынуждает своих подданных думать так, «как он хочет» (comme il veut). Если исследовать сеть зависимостей, в которую включены король и его подданные, то нетрудно будет понять, как это возможно.
