! Стал я Фархадом
[59]твоим, будь же моей Ширин
[60]! Овладевшая мною любовь к тебе навесила замок на мои уста, страстные мечты о тебе наложили на мои губы печать молчания“. Сказал он несколько слов в таком роде и посягнул на меня, и, если бы я не подняла отчаянный крик и не начала бранить и поносить его, несомненно подол моей чести был бы замаран грязью разврата, он запачкал бы одежды моей невинности нечистотой порока. Царь — это сама справедливость. Восстанови же права этой обиженной и потребуй ответа от этого безумца!“
Выслушав эти слова, царь некоторое время колебался и раздумывал, а затем молвил: „Хоть он и сын нам, но для царей нет ничего дороже справедливости. Сегодня мы должны пожертвовать всем ради справедливости и потребовать ответа от этого развратника…“
Затем он повелел, чтобы царевича тотчас же казнили и окрасили плаху его кровью. А у того царя было семь визирей. Первый из них сказал палачу: „Помедли немного с этим делом, а я пока схожу к царю и потрясу цепь советов. Быть может, он смягчится благодаря этим моим речам и ребенок этот спасется из пучины погибели“.
Визирь предстал пред троном, бросающим тень подобно трону небесному, пред опирающимся на небеса креслом царя и сказал: „Его величеству хорошо известно, что последствия торопливости пагубны и завершение поспешности достойно порицания. Нельзя совершать дела, не обдумав их, нельзя убивать сына на основании речей невежды. У женщин в каждом слове скрывается хитрость, под каждым указанием таится предательство. Разве до слуха его величества не доходил рассказ об одной жене и красильщике?“ — „Как же это было?“ — спросил царь.
Рассказ первого визиря
„Как-то раз, — начал свой рассказ визирь, — некая женщина любила красильщика. То она ходила к нему, то красильщик к ней. А у этого красильщика был в учениках один красивый юноша, чрезвычайно прелестный и крайне изящный. Как-то довелось красильщику послать этого ученика за женщиной. Женщина почувствовала к юноше страсть и предалась с ним любовным утехам. Красильщик увидел, что ученик долго не возвращается, взял меч и пошел в дом той женщины. Та, заметив приближение красильщика, спрятала ученика в углу, а сама пошла к дверям. Красильщик повел такую речь:
„Я ранним утром послал за тобой, а ты даже еще и туфель не надела. Разве тебе не хотелось прийти ко мне?“
„За женщиной надо посылать женщину, а не мужчину, — отвечала та, — твой посланец подошел к дверям и передал твой привет. Как я его ни зазывала, он так и не вошел и сейчас же удалился. Разве можно прийти по приглашению такого человека?“
