Маленькие и злые | страница 75

Когти вонзаются в сломанную ногу, и Расмус зажмуривается, отворачивается, выставляет вперед руки, чтобы хоть как-то защититься, но Расмус один, а рассерженная тьма бесконечна и слишком голодна. Когти скребут, рвут, перетирают, превращают в пюре, в землю, во тьму, в небытие. Зубы впиваются в грудь, в горло, в глаза. Боль повсюду, переполняет эту подземную Вселенную, заполняет собой все пространство. Тьма вспыхивает красным всплеском, и Расмус кричит от ужаса и нестерпимого осознания наступающего конца. Но земля забивает ему рот, приглушает вопли, не дает ужасу выплеснуться, точно так же, как он зажимал рот убитой им девочки, наслаждаясь этими ни с чем не сравнимыми вибрациями под мокрой от слюны ладонью. Когти впиваются ему в голову и тянут, тянут, и кожа легко отходит от черепа, оказывается в чьи-то лапах, точно так же, как скальп ни в чем не повинного ребенка оказался в руках Расмуса.

Затем начинается чавканье.

*

Анника идет с мамой через лес на пляж — на этот раз посмотреть на тренировку виндсерферов, рассекающих крупные волны залива, держась за ярких и слишком громоздких, по мнению Анники, воздушных змеев. Лесную тропинку пересекает цепочка муравьев, и Анника осторожно переступает через нее, едва не спотыкаясь о сломанную ветку, на которой застрял кусок желтой ткани. Слева от тропинки буквально из ниоткуда вырос огромный муравейник, высокий живой холм, таящий внутри себя загадку. Аннику манит все новое и необычное, поэтому она, не отдавая себе отчета, шагает к муравейнику, готовая на все ради разгадки.

Мама дергает Аннику за руку, уводя за собой, выдвигая неоспоримый аргумент:

— Пойдем, а то опять найдешь какую-нибудь мерзость.

И мама Анники права.

Андрей Сенников

В год смерти государя Петра, Великого бомбардира и шкипера, Алексашка Ястремский был пожалован чином фендрика фузелерной роты Преображенского полка и правом на пожизненное дворянство. Через что был обласкан со слезою перед парадным фрунтом светлейшим тезкою, целован в уста и награжден шпагою с золоченым темляком.

И то сказать: кому как не ему?

Долго Ястремский искал случая ухватить капризную даму Фортуну за волосы. От самой Нарвы искал, до Полтавы. В Прутских баталиях и в осаде, в душных песках близ Баку в обеих кампаниях Персидского похода. Ранен был не единожды. Трачен картечью в Полтавской битве, но легко. Турки били штыком. Язвил лицо саблею дикий лезгин. Заматерел в битвах Алексашка, сделался быстроног и жилист, словно сыромятный ремень. Но и седина в усы, голову под париком ровно солью обсыпало, да еще на погоду, бывало, находила застарелая трясучая хворь, что привязалась в бесславном осадном сидении в Молдавии. Шутка ли, двадцать пять годков костлявой карге фиги показывал. От самого указа «О приеме в службу в солдаты из всяких вольных людей».