«Держись подальше от леса!» — звучит в голове стариковский голос. Но пока мозг Расмуса еще размышляет, безуспешно оценивает адекватность этого поступка, ноги уже несут его через мостик и вверх, на возвышение, в лес. Расмус убеждает себя, что просто не хочет идти домой, что это он принял решение, а вовсе не шепчущая чаща. Кефир все еще зажат в руках, сердце ускоряет темп, когда Расмуса обступают могучие сосны, когда хрустят ветки под ногами, когда легкие наполняет аромат леса. Расмус расслабляется, выпрямляет плечи и спокойно идет по тропинке. Не по той, что приведет его к нужному месту, а по соседней — пока так, для безопасности. На расстоянии виднеются полицейские ленты, опоясывающие место захоронения, и Расмус чувствует гордость: это он, это из-за него здесь все на ушах.
Впереди — муравьиная тропа, протянувшаяся от купола полутораметрового муравейника куда-то направо. «Путь в страну маалусов ведет по муравьиным тропам» — всплывает в голове строчка из библиотечных интернет-разысканий, и Расмус усмехается. Ну-ну, так вот где они, те, кто все знает, как сказал невменяемый старик. Расмус чувствует внезапную жажду и открывает кефир, делает несколько глотков, шагает дальше, вслед за муравьями. Ползущие насекомые напоминают ему о детской площадке, качелях и облепленном чупа-чупсе. Непрерывная цепочка утыкается в старое дерево, и Расмус хмыкает, осматриваясь. Ни следа маалусов, зато полицейская лента видна даже отчетливее. Он делает еще глоток кефира, а когда отнимает картонный пакет от лица, вокруг все иначе.
От дерева, куда его привели муравьи, исходит жар, словно от печки, а земля, усыпанная коричневыми и рыжими листьями, становится чернильной, вязкой, обволакивает ботинки Расмуса. Кефир выпадает из его рук и разливается белой жижей, смешивается с черной густой тьмой, а потом упаковка погружается в землю и исчезает под ней. Расмус вскрикивает, когда его начинает засасывать, словно в болото, хватается руками за ближайшие ветки и кусты, ломает их, но кто-то резко дергает его за ноги, не оставляя шансов выбраться. Желтая куртка рвется, легкий наполнитель вываливается и, подхваченный ветром, уносится прочь. Через три секунды единственным напоминанием о Расмусе становится желтый клочок куртки, уцепившийся за острый край ветки.
Земля смыкается над головой, и Расмус летит вниз, словно Алиса в стране чудес, летит не метр и не два, а намного дольше, в самом низу ломая правую ногу. Перелом открытый. Боль невыносима, но тут же уступает страху: тот, кто утащил его под землю, сейчас находится рядом. Его присутствие ощущается физически, его гнилостный запах с оттенком цитрусовых заползает в ноздри, просачиваясь сквозь мрак и землю. Кто-то, в чьем жилище он без малейших угрызений совести закопал безобразные детские останки, чуть не кончив от экстаза, кто заманил его, беспросветного идиота, сюда, во тьму, вряд ли будет очень гостеприимен. Расмус слышит что-то, похожее на жуткое кваканье, и оно кажется ему радостным. Хозяин подземелья действительно в экстазе, как и Расмус когда-то, и в честь него он зажигает приветственные огни.
