Маленькие и злые | страница 21



— Или эфа будеф тфой яфыфек, — заканчивает он, театрально взмахнув ножиком. Заправский маленький бандит.

Ловко спрыгивает на пол. На рубашке после его ухода остается розоватое влажное пятно. Жутко хочется пить, во всем теле мерзкое одеревенение, а во рту привкус рвоты. Язычок сгнил. Язычок нужно заменить.

Вера одевается, запирает дом и садится в машину. Слышит, как он копошится между сиденьями, устраиваясь среди газет. Так мокро и зябко, ее всю трясет. Нужно отвезти его подальше отсюда. От дома, от дочки. До трассы больше часа ползти по грунтовой дороге, но ночь только началась, и у нее еще есть шанс сохранить свой язык во рту.

Минут сорок они едут молча по кочкам. Проезжают спящий поселок, куда по воскресеньям подвозят хлеб и вкусности, где Вера работает учительницей четыре дня в неделю и где дочка будет учиться в школе, когда подрастет. Обитаемое светлое место. Обетованное.

Вдруг он говорит:

— Ему нуфно имесько.

Едут молча еще минут десять.

— Проня, — говорит Вера. — Проня буду тебя звать.

Кого-то из опричников Ивана Грозного так звали. Проня.

Вера давно не была нигде дальше поселка. Трасса — опасное место. А говорят, теперь все места опасные. С развалом Союза треснула сама ткань бытия и полезли бесы, давно ждавшие часа, когда в них снова поверят. Никто не остался непричастным. Хочешь — смейся, хочешь — плачь, но даже в ее деревне в день, когда пала советская власть, появился Проня.

Едут до заправки, скрытой за деревьями, Вера сворачивает и для вида встает за бензином. Кроме них, здесь две машины — черная блестящая иномарка и обычные зеленые «Жигули». Она должна выбрать кого-то из них. Иномарка уезжает раньше, чем Вера успевает заправиться, или она нарочно медлит, чтоб не выбирать его. За рулем иномарки — темная тень, темный человек в темной одежде, без лица и особых примет. Водитель «Жигулей» — с брюшком, в растянутых на коленях трениках и синей клетчатой рубашке из фланели, под пятьдесят. Чуть-чуть синячит, но не сильно. Глаза добрые.

— Егорыч, а ты чего не здороваешься? — говорит Вера, когда он открывает дверь своей машины.

Он оборачивается, в глазах испуг.

— Ой! Обозналась!

Мужик понимающе кивает головой. Лицо напряжено.

— Слушайте, сзади вот просто вылитый мой шурин, — правдоподобно удивляется Вера. — И рубашка такая же, я сама дарила.

— А у кого нет такой рубашки? — отвечает мужик. Дверь его машины так и открыта.

— Вы извините еще раз. — Вера прикладывает руку к груди. — Темно че-то.