MW-10-11 | страница 16

Внутри же у него всегда останется Сарданапалов костер. Никогда он не любил так, как тогда, то есть никогда ни до того, ни после не был он в такой физической форме, способный к настолько яростным разрядам, постоянно голодный и готовый к действию. Ничто иное уже не сможет его так возбудить, поэтому и множатся провалы, которых он даже и не скрывает. "Среда. Утром пришла Елена. Какая жалость... Я не смог! Неужели я уже иду по следу своего достойного брата?" В другой раз: "Вторник. С самого утра пришла девушка, чтобы позировать (...) Надел на лицо мину почитателя, но все остальное как-то не пошло. Оправдался тем, что у меня разболелась голова..." Точно так же было и с Гоголем, и всеми вершинными творцами в угасающей уже эпохе романтизма ("Гоголь был импотентом, как очень многие писатели и поэты его времени, эпохи романтизма" А.Ват "Мой век", Лондон, 1981). Стендаль, познавший подобные разочарования, объяснял, что такое часто слу­чается у людей, одаренных чрезмерным воображением. Воображение же Эжена подарила ему самый прекрас­ный, бенефисный концерт у мольберта с Сарданапалом.

Воспоминание об этом он носил в себе, лелея на груди. В самом конце жизни, подходя к шестидесяти­летию, он напишет: "Мало таких женщин, ценность которых сохранялась бы дольше их красоты". Но такими навсегда остались для него девушки, позирующие для Сарданапала, женщины, которых он любил, писал и бро­сал в пламя гигантского костра - Эмилия, Аделина, Джульетта, Роза и Сидони.

Но вот пришло то мгновение - тот час, тот вечер, та ночь в жизни человека - когда он чувствует, когда он чувствует, насколько близок конец пути, и когда прошедшая жизнь кажется ему огромным океаном плазмы, в которой плавает бриллиант, оставивший след на пальце. Тогда человек закрывает глаза и призывает то воспо­минание, берет бриллиант в руки, осторожненько извлекает его на поверхность и подносит к губам, к глазам и выше, выше, как будто желая просить Бога разрешить забрать драгоценность с собою, на тот свет. Счастливы те, кто может сделать так, ведь сколько воспоминаний, слепленных из той же самой плазмы, когда ничего не блестит в океане серой грязи, когда память не вскормлена каким-либо безумием.

В тот день, 25 августа 1855 года, он выбрался вечером в Версаль, чтобы полюбоваться на иллюмина­цию. Каскады искусственных огней, вырывающих из темноты фронтон дворца, обрисовывающих его яркими красками, выстреливающих рефлексы пламени на стекла окон, кружащих в небе и на стенах, напомнили ему о пожаре во дворце Ниневии, гигантский костер и несколько лет с Сарданапалом, начиная с 1826, когда он начал эскиз.