С горячим приветом от Фёклы | страница 41



Я тут же встал в позу. Ну так, заугрюмился:

– Чего это?

– Да того! – Яшка нервно моргнул. – Ржавый с тебя шкуру спустит.

«Пусть только попробует!» – подумал я и тут же решил смотреть на Верку весь вечер не отрываясь.

* * *

Хотя, честно говоря, смотреть там было не на что. Верка как Верка. Ну разве что высокая. Она тоже сидела на галерке – прямо напротив нас. Вся такая заоблачная. Хи-хи, ха-ха. Глазами хлопает, сережками звякает. Ну вылитая Верка!

На сцену вышла Ирмандрейна с микрофоном в руке.

«Она, оказывается, еще и певица. С ума сойти можно!»

– Дорогие ребята! – завела Ирмандрейна. – Добро пожаловать в республиканский оздоровительный центр «Пущанская сказка».

Все заулюлюкали. А я просто кивнул. Ну а что? Тут даже компьютерный центр есть. И правда сказка!

Пока Ирмандрейна надрывно вещала о том, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, Гнусик вдруг прижался ко мне и жарко зашептал в ухо:

– Вон Верка! Видишь?

– Да уж догадался. – Я отодвинулся и подтянул плечи повыше. Терпеть не могу, когда кто-то трогает мои уши.

Но Гнусика это не остановило. Он уже чуть ли не в голос стал изливать мне подробности Веркиной биографии.

Всё про нее выложил. И про опекунов из Италии – она же тоже детдомовская, но раз в год ездит к ним на лечение, – и про то, что ей уже двенадцать, и про фамилию. Она, оказывается, Коновалова. Я так удивился. Подумал, как эта заоблачная Верка может быть Коноваловой. А потом она засмеялась, и я понял, что – запросто. Потому что там такой смех! Одним словом – разоблачительный.

– Они с Ржавым в прошлом году встречались, – заговорщицки прошептал Гнусик и вдруг поник: – А потом она его бросила!

«Ну хоть одна хорошая новость!» – подумал я. Но Гнусик тут же всё испортил:

– Это еще не точно! Может, помирятся.

Дальше я его уже не слушал. Потому что увидел, как Ирмандрейна взмахнула рукой и на сцену выплыла Маечка. Она села на стул, а какой-то патлатый в клетчатой рубашке поставил перед ней виолончель.

Я чуть зубы не искрошил от досады.

«Могла бы и меня попросить, а не этого клетчатого».

Но Маечке, видно, и самой было тошно от всех этих клеточек. Она даже глаза закрыла! А потом – РАЗ – и заиграла. Я в музыке, конечно, не настолько силен, но играла она просто невозможно здорово. У меня даже челюсть отвисла. И не только у меня. Даже Верка – и та перестала валить коней своим хохотом. Просто скривилась, как Лимоноедова. Небось из зависти. Больше точно не из-за чего.

А Маечка всё играла. Она размахивала смычком, как фея – волшебной палочкой. Нанизывала на него звуки, растягивала их, будто сливочную помадку, опускала почти до земли и снова подбрасывала вверх. Они рассыпáлись по воздуху, словно шарики сладкого попкорна, и кружились, кружились, кружились.