— В охоте на кого? — переспросил Кабаланго.
— Я говорю о нашем альбиносе. Вчера они не дали мне говорить. Но в том-то все и дело, чужеземец.
Пальцы Ондо снова погрузились в кипу листков, он так торопился найти нужное место, что рассыпал их.
— Я все хорошо помню, — сказал он, складывая листки. — Тогда я не был еще таким, как теперь. А был одним из первых ассимиладо[8] в нашей округе… Отцы иезуиты научили меня читать. Но их давно прогнали, ибо они слишком рьяно верили в то, что все люди равны. Я тоже, впрочем, в это верил, пока их не изгнали отсюда. А потом наши хозяева легко убедили меня в том, что равенство измеряется степенью «цивилизованности». Благодаря высокому рождению — отец мой был великим соба, — образованию и данной мною клятве отказаться от всех привычек и обрядов предков я стал ассимиладо, то есть как бы приемышем, имеющим чуть больше прав, чем другие негры, но гораздо меньше, чем белые. И тогда я стал смотреть на моих братьев сверху вниз. Я нещадно их эксплуатировал — не хуже любого белого — на моей плантации, занимавшей добрых сорок гектаров. Вот тут-то и были обнаружены неподалеку алмазы. И все быстро покатилось под гору. Меня вынудили продать плантацию, и я пошел работать в контору Алмазной компании. Время от времени, когда несчастные парни пытались бежать из шахт, меня призывали вспомнить о «патриотизме», и я помогал белым ловить их. Так что по убеждениям я был тогда истинным португальцем…
Как-то раз я узнал, что мать альбиноса убили. Мы были из одной деревни. И когда встречались, она нередко называла меня «брат мой». Я и до сих пор не знаю, что заставило меня взяться за поиски убийцы — ведь никто не подавал никакой жалобы. Быть может, этим я хотел показать, что способен защитить подданную моего отца? Впрочем, «стал искать убийцу»- громко сказано, потому что он направо и налево хвастался своим преступлением. А может быть, я счел необходимым дать людям понять, что ее ребенок принадлежит мне? Не стану скрывать от тебя: с самого его рождения мы, трое или четверо метисов и ассимиладо, прямо-таки благодарили небо за такой дар. Я часто ходил — да, думаю, и другие тоже — с подношениями к его матери, так что она больше двух лет могла не торговать собой. Говорят, кровь альбиноса, если смешать ее с кое-какими травами, дает силу и могущество. Когда я был совсем маленький, отец однажды привел к нашей хижине связанного альбиноса. Две ночи все мы плясали от радости. На третью ночь, при мне, отец подвел альбиноса к большому калебасу и ударом ножа убил его. Затем он разрубил тело на куски и поделил его между всеми жителями деревни. Иные куски он тщательно упаковал и отослал своим ближайшим друзьям. Потом кровью альбиноса он умыл меня, всех моих братьев, вымазал себе руки и лицо и сделал подношение семейному фетишу. Я рос в спокойной и непоколебимой уверенности, что отныне я защищен от злой судьбы, и, когда стал ассимиладо — а это большая удача, — увидел в том лишь волшебное действие крови принесенного в жертву альбиноса…
