В небе громыхнуло так сильно, что все смолкли.
— Ты бы лучше, Сампайо, сходил поглядел, надежно ли он привязан, — посоветовал старик Келани.
Собета поднялся и вышел.
— Я приберег калебас пальмовой водки, чтоб распить после мессы. Но можно сделать это и сейчас, — предложил Васконселос. — Отличная водка. Пойду-ка я схожу за ней.
В дверях он столкнулся с растерянным и промокшим Сампайо.
— Сбежал он! Альбинос сбежал! — выкрикнул собета.
19 час. 18 мин.
Стало совсем темно. Как будто ветер подхватил тьму и разметал ее повсюду. Хрустнув суставами, отец Фидель встал и вышел из комнаты. Вернулся он с громадной свечой. На столе валялись листки бумаги, почти все чистые. Только два или три были исписаны мелким изящным почерком и пестрели вставками. Проповедь для вечерней мессы. Послышался робкий стук в дверь. Отец Фидель радостно бросился отворять.
— Это я, отец мой, — проговорила Мария.
— Так входи же, дитя мое.
Она повесила на дверь пань[7], которым прикрывалась от дождя.
— Я не могла раньше из-за дочки. Она житья мне не давала, все хотела за мной увязаться, так что мне пришлось…
— Ничего-ничего. Главное, что ты уже здесь, — сказал отец Фидель.
И он сделал вид, что вытирает плечи Марии рукавом сутаны. Пальцы его задержались на ее тяжелых грудях.
— Не могу я сегодня, отец мой, — вдруг объявила она.
Отец Фидель снял с двери пань и протянул ей.
— Не забудь, дитя мое. До завтра, — проорал он.
Мария скрылась в пелене дождя, а он вернулся к своему рабочему столу. На чем он остановился?
Ударил гром. Отец Фидель посмотрел на небо. Настоятель однажды сказал им: «Миссия ваша состоит в том, чтобы окрестить возможно больше неверных». И вот он многие годы только тем и занимается. Так что теперь в Вирьяму у всех христианские имена, хотя многие начинают потихоньку брать себе мусульманское имя. «Внушайте им, что Христос един. И если они не будут вас понимать, отбирайте у них игрушки, ибо там, куда вы едете, люди еще не вышли из детского возраста…» На другой стороне улицы возле «Золотого калебаса» он заметил движущееся пятно света. Кто-то направил луч электрического фонарика на часовню. Потом свет погас… И отец Фидель снова почувствовал себя одиноким и навсегда покинутым. Стоя у окна, он прислушался: с улицы донесся звук женских шагов. Тишина. Затем раздался чей-то истерический смех. И опять тишина. В темноте он ощупью добрался до стола и, навалившись, обхватил его руками изо всех сил. На мгновение он невольно представил себе Марию, грациозно, точно юная девушка, снимающую с себя пань. Он крепче стиснул стол, словно в руках у него был беспрестанно мучивший его дьявол… Затем устало уронил голову, вслушиваясь в шум дождя.
