Профессиональная память не могла подвести минфа. Лицом к нему, цепко и настороженно водя глазами, — не шевельнется ли кто-то из сидящих? — в полутора шагах от него стоял ухажер Ривы Рабинович. Бритва, жутко и хищно отсверкивая в горизонтальных лучах солнца, медленно тонущего в серо-розовой дымной полосе безмерно далекого горизонта, буквально впивалась ему в шею; Богдану показалось, что он видит проступившую на смуглой коже капельку крови.
«Хорошо, что Фира с девочкой уже на земле, — пронеслось в голове у совершенно сбитого с толку Богдана. — Как хорошо…»
Больше никаких мыслей пока не появлялось.
Тот, кто показался Богдану знакомым, подал наконец голос:
— Я настоятельно прошу сохранять полное спокойствие. Воздухолет захвачен, но вам ничто не грозит. — Он говорил почти без акцента; лишь какая-то особая гортанность и певучесть речи выдавали то, что русское наречие ему не родное. — Если кто-то попытается нам помешать, мы все немедленно покончим с собой и эти двое преждерожденных, — не отрывая взгляда от сидящих в салоне, он чуть качнул головой в сторону полузадушенных французов, — тоже могут пострадать.
Усманов, оставив недопитый чай и выронив журнал, уже вставал медленно и грозно из кресла — но, услышав, что речь идет о по меньшей мере четырех жизнях, покорно опустился обратно. Бортпроводница, белая как рисовая бумага, изваянием застыла в переднем конце салона. Сзади зашевелились великобританцы — рука молодого араба дрогнула возле горла, и он, напрягаясь, на всякий случай почти прокричал, сбиваясь, ту же речь по-аглицки.
— Эти двое, — он снова перешел на русский, а глаза его шарили, шарили по салону, ловя каждое движение, — сами не местные. Мы тоже не местные. Они похитили ценную вещь. Мы хотим ее вернуть. Когда мы ее вернем, все закончится.
У бортпроводницы подогнулись колени, и она помертвело опустилась на краешек в первом ряду.
— Ни хрена себе, нравы, — пробормотал Усманов. И громко спросил: — Чай допить можно?
От резкого, неожиданного звука человеконарушитель и впрямь чуть не зарезался.
— Можно, — проговорил он, отерев пот. Усманов снова взялся за свою пиалу и раскрыл журнал.
Богдан коротко обернулся: великобританцы, затаив дыхание, смотрели во все глаза. Они и не думали шевелиться. Вновь перевел взгляд на человеконарушителей. «Как дети, право слово, — подумал минфа. — Что ж… молодая нация, молодая религия… дети и есть. — И сам же засомневался в полной справедливости своих выводов. — Конечно, культурное своеобразие нельзя недооценивать. Вот, скажем, взять такие базовые понятия, как дао и шариат. Что, казалось бы, между ними общего? А на русский могут быть переведены одним и тем же еловою путь…»
