— Ну как тебе гостиница, драг еч? — Кай взял свою чашку, сдвинул крышку и поднес ко рту. — Ты ведь первый раз в «Шоуду»? Хорошо спал? Ах, прекрасный чай!..
— Да. Все хорошо. Только… — Перед внутренним взором Бага на какое-то мгновение вновь появилась бледная ночная гостья; сказать? не сказать?
— Что «только»? Что-нибудь не так? — Ли-пэн обеспокоенно отставил чашку. — Ты говори, говори, драг еч. Это же моя работа.
Да три Яньло, в конце концов! Мало ли, что привидится… Да и Кай взволнуется, а сейчас у него и другой мороки полно, в преддверии праздника-то. И как сказать? Мол, было мне видение, а может, и не видение, но только заходила какая-то преждерожденная сквозь закрытую дверь, а потом взяла и растаяла как туман?
— Только спал я плохо, — успокаивающе улыбнулся Баг. — Это, наверное, от усталости. Все же путь к вам неблизкий. — Он положил руку на загривок сидевшему на соседнем табурете коту; стал поглаживать. Судья Ди тихонько замурлыкал. — Вертелся всю ночь, еле заснул. Знаешь, еч, как это бывает?
— Ну… да. — Вот в этом был весь Кай Ли-пэн. Если бы Багу пришлось составлять его членосборный портрет, то помимо чисто внешних черт ханбалыкского приятеля он обязательно бы указал вот это «ну… да» — с небольшой, хорошо акцентированной паузой между словами и короткой, искренней и оттого обезоруживающей улыбкой. — Я сам плохо сплю в последние две седмицы, — продолжал между тем Кай, — работы просто море. Кажется, вся Поднебесная к нам съехалась. И гокэ прибыло — тьма. Сегодня с утра, вот, ютаи[20] приехали, я только что от них. Да ты сам увидишь на приеме.
— Да-да, ты весь в делах, как и обычно, — усмехнулся Баг, прихлебывая чай: надо же, вкусно!
— Ну… да. Какие у нас планы?
— Я не хотел бы затруднять тебя, драг еч… Перестань, перестань! Ты — мой гость. Значит, так: мы пообедаем, только не здесь, не в самом центре. И если ты не против, немного позднее, чем принято, а то ведь в обеденный час тут не протолкнуться, ну да ты знаешь. — Да, Баг хорошо знал этот обычай ханбалыкцев: время принятия пищи, чи, так сказать, фань три раза в день, для них было почти священно. Каждое учреждение, служба или ведомство, не говоря уж о вольных предпринимателях и людях свободных занятий, свято соблюдали два часа, традиционно отводимые для дневной трапезы — с полудня до двух; в это время все харчевни и закусочные были переполнены, ибо ханбалыкцы щедро вознаграждали себя за смирение, проявленное при вкушении завтрака, и найти свободное место почиталось за удачу. — Потом — на воздухолетный вокзал, встретим твоего напарника. Но сначала я должен тебе показать кое-что интересное. Ты, наверное, и не слышал даже.
