Им пришлось провести ночь в карете, без остановок мчавшейся сквозь темноту.
Утром, когда они оказались в Париже, их встретил грязно-серый рассвет; лето в конце июня больше походило на раннюю весну.
После полудня дилижанс остановился на улице Мобеж, и пассажиры сошли с него.
Четверо англичан удалились, не попрощавшись, и Эксхем остался наедине с Монталиве.
— До свидания, — сказал Джон попутчику, пожимая ему руку, — или прощайте, так как можно не сомневаться, что наши пути расходятся навсегда.
Они расстались, но не успел Джон сделать несколько шагов, как француз догнал его.
— Я заметил, как из кармана вашего плаща выпала какая- то бумага…
Это была подорожная, полученная Эксхем перед отъездом. Джон растерялся.
Ведь он положил единственный свой документ не в карман плаща, а спрятал его в более надежное место — нагрудный карман куртки.
Он повернулся к французу, чтобы поблагодарить его, но тот уже скрылся в толпе, заполнявшей тротуар.
Машинально взглянув на бумагу, он заметил несколько слов, написанных карандашом.
«Не ходите на улицу Таранн. Кир».
Немного подумав, Джон решил немедленно пойти в Северную торгово-пассажирскую контору и взять билет на первый же кабриолет, направляющийся в Гавр, откуда в Англию ежедневно уходил не один десяток судов. В отделении, откуда отправлялись дилижансы в нужном ему направлении, ему сообщили, что почтовая и пассажирская связь с приморскими городами была временно приостановлена, а если он хочет заказать отдельный кабриолет для себя, то ему все равно придется ждать дня три, не меньше.
Когда он попытался нанять или приобрести лошадь, то только вызвал смех у окружающих.
— Лошади, которых не отобрали англичане и не украли венгры или немцы, давно съедены.
Парижские отели были забиты ничуть не меньше, чем в Генте; любой из них вполне мог работать музеем военной униформы.
В конце концов он остановился в харчевне на улице Амело, где наряду с дешевым красным вином и крепчайшей водкой продавался древесный уголь и кое-какие овощи.
Французская столица, о которой он так часто слышал хвалебные отзывы, разочаровала его. Серые грязные улицы выглядели еще более уныло из-за хмурой дождливой погоды.
«Ничего страшного, — подумал он, пытаясь успокоить себя, — три дня пройдут быстро. Даже если я потрачу все имеющиеся у меня деньги и использую свой последний вексель, я смогу при первой же возможности покинуть Париж».
Чтобы не мокнуть, шатаясь по заливаемому дождем городу, он обосновался в унылом кабачке, где небрежно перелистывал газеты, курил отвратительные сигары и понемногу отхлебывал кислое вино.
