— Господь с тобой, Владимир! К чему такие мысли, право слово? Я вчера виделся с твоими адвокатами, они намерены еще до пятницы подать какое-то прошение…
— Оставь! Пустое это все, — отмахнулся Жданов. — Дай-ка ты лучше мне папиросу…
— Ты же не куришь?
— Да придется тут, видимо, начинать.
Поняв, что собеседник не шутит, Павел Щеголев полез в карман за портсигаром, оглянувшись на охранника:
— Вы позволите, любезный?
Однако старший надзиратель отрицательно помотал головой:
— Не положено.
— Черт знает что творится в нашем государстве!
— Ну и ладно, — успокоил приятеля Жданов. — Не очень-то и хотелось.
— Можно ли хотя бы передать моему товарищу папиросы? Заключенным же в камерах, насколько я знаю, курить дозволяется? — не отставал, однако, посетитель.
Некоторое время старый служака находился в томительных размышлениях. С одной стороны, передавать что-либо арестантам во время свидания запрещалось. Но, с другой стороны, и само уже по себе это свидание было нарушением установленного порядка. А высокие чины тюремного ведомства его тем не менее разрешили…
Причин этого вопиющего либерализма надзиратель не знал, но они, разумеется, были. Дело в том, что сидевший сейчас перед ним Павел Елисеевич Щеголев был известным на всю страну редактором журнала «Былое» — первого в России легального издания, посвященного… революционному движению! Разумеется, материалы издания стали подлинным откровением для массового читателя, и успех «Былого» превзошел даже самые смелые ожидания. Первая книжка журнала, вышедшая тиражом в десять тысяч экземпляров, разошлась молниеносно, в результате чего потребовались еще две допечатки тем же тиражом. Это был один из наиболее популярных журналов того времени, и номера его зачитывались до дыр в библиотеках, становясь необходимым пособием в руках пропагандистов различного рода. Поговаривали, что даже сам Лев Толстой, как только получал почту, оставлял у себя, читал и перечитывал каждый выпуск «Былого»…
Как бы то ни было, в самые первые месяцы существования, когда подъем революционного движения был еще достаточно высок, журнал не подвергался правительственным преследованиям. А затем уже власть не могла не считаться с репутацией, которую он снискал в самых широких читательских кругах в России и за рубежом. Правда, в марте полиция все-таки провела обыск в редакции «Былого» и в типографии — поговаривали, что это было связано с разоблачением провокатора Азефа. Однако тогда позиции журнала были еще достаточно крепкими, так что никаких последствий не наступило. И даже сейчас, когда царский режим перешел в контрнаступление на революционные силы, «Былое» считалось недосягаемым для полицейского произвола — а значит, ничто не предвещало скорых неприятностей ни для издания, ни для его редактора лично.
