Муравьев перевел взгляд на скамью подсудимых:
— Из совокупности свидетельских показаний выясняется знакомство Александрова, поставившего собственную лошадь своему дяде Дмитриеву, с ветеринарным фельдшером Суминым, купившим лошадь по просьбе некоего Петра. Также установлено незнакомство Жданова с Суминым до октября прошлого года, когда Сумин стал ходить к Жданову под видом родственника одного из его подзащитных, и, наконец, знакомство Сумина с этим самым Петром, с которым они даже жили одно время вместе на съемной квартире. Таким образом, цепь всех этих людских отношений легко замыкается помимо присяжного поверенного Жданова. Он совершенно посторонний этому кружку лиц. У него они бывали только как клиенты либо как родственники клиентов. А вот Сумину, человеку уже скомпрометированному в политическом отношении, не оставалось иного спасения после ареста, как объявить пресловутую лошадь партийной…
Над скамьями, которые занимала публика, прокатился негромкий, но вполне выразительный смех. Конвой и приставы немного оживились, однако председательствующий, сурово сдвинув брови и покачав головой, не посчитал необходимым призывать кого-либо к порядку или удалять из зала. Подсудимые же явно получали удовольствие от унизительного положения, в котором пребывал сейчас товарищ прокурора. — Вот почему Сумин, действуя по указке провокатора Александрова и из вполне понятного чувства самосохранения, в первом своем показании, взятом обратно еще на предварительном следствии, ложно оговорил Жданова. И это он сам, уличенный несколькими свидетельницами, признал и на суде…
Далее защитник красиво и убедительно расписал картину нравственных мучений, которые испытал присяжный поверенный Жданов, когда ему предъявлено было обвинение в пособничестве разбою:
— Как вы помните, жена подсудимого, сама истерзанная бедою, разразившеюся над ее мужем, передала суду душевное состояние Жданова в первое время ареста. Он запрещает ей бывать где бы то ни было, велит взять детей из гимназии. «Пусть обвинят в чем угодно, только не в этом», — говорит он ей на одном из свиданий. Быть привлеченным по обвинению в любом политическом, а не в уголовном преступлении кажется ему недосягаемой мечтой. Лишь бы сбросить скорее арестантский халат и стать в привилегированное положение арестованного за политическое преступление!
— Однако дожили, — не удержавшись, прошептал старик, сидящий в зале.
— То ли еще будет, погодите… — вздохнул его сосед.
