! Федька едет! Пусть знают!
— Что за богатырь такой? Не слышал.
— Федька! Конь! Градостроитель!
— Эка, загнул! Конь! Градостроитель! Жеребчик неразумный.
Савелий слез с саней, радуясь весеннему солнцу, мальцу своему боевитому, распоясался и распахнул овчинную шубу — любо!
— Кто такие?
Достал берестяную грамотку из шапки, протянул:
— Савелий Петров, тверской мастер. Едем по приказу царя, строить Опричный двор.
Сторож уважительно поклонился:
— Проезжайте.
Москва поразила многолюдьем: ремесленники и купцы, боярышни, в крытых алым сукном меховых душегрейках[9], в цветных сапожках, мальчишки, серыми воробьями шныряющие под ногами. Вдруг все стихло. На черных конях мимо пронеслись всадники с собачьими головами и метлами, притороченными к седлу. Взмах кнута, щелчок — и Федькина шапка покатилась в лужу. Федька вскинулся вслед за обидчиком, чуть не схватился за развевающийся конский хвост, но крепкая отцовская рука опрокинула его навзничь в сани.
— Ты что? Тятя? — вспыхнул, сжал кулаки.
— Ништо! Хочешь, чтобы голова след за шапкой?
— Как?
— Так! Как кочан капусты!
— Разве можно? Человека? За что?
— Было бы за что, не лежал бы тут, как кутёнок[10] неразумный. Опричники[11] это, Федька.
— Опричники? Это мы для них — хоромы?
— Для них. Строителю все равно, что строить. Лишь бы без дела ни сидеть.
— Как же все равно, тятя! Давеча храм строили — душа пела. А теперь? Собачьи бошки повесили, метёлки. А им хоромы? Пошто?
— Метёлка, чтобы врагов вымести или погрызть, как собаки. Время тяжкое. Измены много. А ты не думай, не твоего ума дела. Мал еще.
— Хочу храм построить или стену такую.
— Храм, Федька, любо! Да разве нас спросят? Царя — батюшку не ослушаешься! А душа, Федька? Завяжи узлом и молчи. Иначе бит будешь батогами[12]…
Полозья саней постукивали по тесовой[13] мостовой, высыхающей кое-где на солнцепёке. Лошадка, чуя конец пути, побежала резвее. Федька понуро съёжился в санях. Вся радость его от встречи с Москвой пропала, словно выбил ее щелчок кнута опричника.
— Гони! — причмокнул Савелий, и санки понеслись, виляя из стороны в сторону, скользя по талому снегу — Гони!
Мужики и бабы, сторонясь, бранились вслед:
— Ишь понесло!
— В пекло мчишься?
Болдинский монастырь, липень (июль) 1590 г.
(24 года спустя)
А теперь перенесёмся в село, что рядом с Болдинским монастырем… Я хочу познакомить тебя с Нюшей — дочкой Андрея Клёпки, бондаря[14]… Ещё мальчишкой, он дружил со знакомым тебе Фёдором, будущим русским градостроителем. Итак, прошло 24 года… Давным-давно бочка была главной упаковкой. И что только в них не хранили: и капусту, и мёд, и квас. А еще в бочках перевозили известь для строек и многое другое.
