Фомушка ткнулся в ладошку носиком, словно благодарил за свое чудесное спасение. Нюша отбила зайчонка у совы, которая почти уже утащила его в свое дупло на старом дубе. Сова Акулина, старая Нюшина приятельница, и не обиделась особенно. Еды у нее в лесу достаточно. Подумаешь, зайчонок — махонький, с кулачок. Нюша думала — не выходит. Ан, нет, выходили вместе с бабушкиной кошкой, у нее как раз котята были. А теперь Фомушка ест все подряд. Только подавай. Совсем ручной. В избе скачет за Нюшей, как собачонка.
— Фомушка, давай-ка в избу, будем блины печь.
Зайка прыг-скок по ступенькам серым колобком, покатился за Нюшиными лапоточками.
Нюша просеяла муку, выскочила в клеть[51] за кринкой молока да за яйцами, вернулась в избу, проверила опару. Опара белоснежной шапкой поднялась в горшке. Не зря она вышла во двор, когда еще месяц светил, попросила у него:
Месяц ты, месяц,
Золотые твои рожки,
Взгляни в окошко,
Подуй на опару, дай печке жару.
Добавила муки пшеничной да гречневой, прикрыла рушником и поставила на теплый припечек, чтобы тесто подходило. А с печки снова:
— Нюшка?
— Чего, бабушка!
— Вот сказать тебе хотела: все в избе с печи начинается и печью заканчивается.
— Ой, бабушка, может киселька подать? Ты как мудрствовать начинаешь — точно трапезничать пора.
— Да погоди ты, трапезничать. Слухай бабку. Кто на печи? Малый и старый. Косточки, где еще прогреешь? Печка вытянет любую хворь. Хлебом накормит да щами. А каша в печи? Зернышко к зернышку, духмяная, рассыпчатая. Чем трапезничать будем, Нюша?
— Горох тертый да кисель овсяный. Молочко топлёное.
— Гороха не хочу, нутро от него сотрясается, Перуном бьеть.
— Ой, бабушка! — Нюша прыснула в ладошку. — Опять меня смешишь! Перуна своего вспомнила. Давай киселька тебе поднесу!
— Киселька неси, да молочком топленым сдобри. До поста порадоваться, мамон[52] потешить.
— Ой, какой там, мамон! Кожа да кости. Лядащая[53] совсем.
— Ой, Нюша, а молодая я была дородная — страсть! — бабушка залилась тененьким смехом, словно колокольчик чуть надтреснутый зазвонил.
— Ты, дородная[54]? Окстить, где там та дородность таилась?
— Где надо — там и таилась! — бабка обиженно замолкла на печке.
Смоленск, октябрь 2009 г.
Нюша шла из школы домой. Пошла специально между домов, там клёнов много, кленовые листья не успели смести дворники. Ковёр на земле — загляденье. Шла, шуршала осенними листьями. У соседнего дома — любимая ее рябинка. Листья уже опали, а кисти — загляденье! Как мамино ожерелье коралловое, горят на солнце. Рябинка эта — Нюшина подружка. Она так решила еще в первом классе, когда умела играть со всем на свете. Однажды взяла мамино ожерелье, нацепила на платье. У них праздник был — Осенний бал, надо было в костюме прийти. Нюша так и представилась — рябина. Ей тогда, правда, приза никакого не дали, не поняли, что рябина она самая настоящая, даже в календаре друидов все совпало. Ожерелье мамино лежит в шкатулке до сих пор. Мама его любила очень, старинное, папа подарил, а папе оно от бабушки досталось…
