и надевала. Вишь, сохранилось…
Андрей вздохнул тяжко, поправил ремешок на волосах, словно прогоняя воспоминания:
— Давай, Егорша, дело не ждет. Осталась самая малость.
Работа спасала. Запах свежей струганной доски любил с детства. Любил, как из рук выходило дело — то бочкой, то братиной, то купелью. Этот миг был самым большим счастьем. Ну и еще, конечно, дочка. Есть слабость у Андрея — дочку балует, ни в чем не отказывает. Но Нюша многого и не просит: скромница, работящая, в обиходе покладиста, незудлива и несварлива. Язычок острый, правда. Есть такое — отбреет, не оробеет.
Попадает ей за это от бабки, за косу оттащит она Нюшу, внушает, что отроковице не пристало языком молотить. В молитве да трудах надо дни свои проводить. А Нюшка поплачет в уголочке:
— Ну, смотри, бабушка, состаришься, совсем на печь переберёшься, посмотришь потом, кто тебе водицы поднесет. Та, которую ты за косу таскала?
— Не серчай, внуча, кто ж тебя уму разуму выучит? Сиротинушкой растешь, как цветочек в поле одинокий!
— Да какая ж я сиротинушка одинокая! — встрепенётся Нюша. — Ты у меня есть! Хоть и поколачиваешь, а, чай, своя кровинушка.
— Ой-ёшеньки! Да коли это я тебя поколачивала?
— Запамятовала, родимая? Да я не то том! Дяденька Терентий, тятя любимый! Видишь, родни сколько? — Подмигнёт бабушке, рассмеётся, поцелует, а та и пожалеет, что наказала. До чего ж девка хороша, отходчива, обиды в туесок[32] не собирает, сердце чистое, доброе. Да еще травница искусная. Хоть и возраст воробьиный, а науку бабушкину усваивает на лету. Травки собирает, сушит, знает, какая от живота, какая, если кости ломит. Давеча вылечила мастера Терентия, сродника, что колокольню в монастыре строит. Спину потянул, дело то тяжкое, стройка каменная. Если кто спросит, как — отшутится:
— Кошку по спине погулять пустила, вот и полегчало Терентию.
Подросла дочка, а бабка недужит, посиживает в горнице, кутается в плат у прялки — без работы руки ее места не найдут себе никак. А давеча в жару слегла, вовсе с печи не слезает уже неделю. Сверху командует Нюшей. Да и за косу сверху дернет, если что. А Нюша и на ропщет, сквозь ресницы зыркнет на бабушку — вот и вся обида. Жаль, да помочь никак не может. Травки против старости бессильны. Годы бабушку уводят все дальше, обезножили вовсе. Теперь дом на Нюше. Правда, бабушка зовет ярыжку[33] Домашу, девку-вековуху из соседнего села, сироту болезную. Домаша — хромоножка, но спорая девка. Работа кипит в руках. Ушла она в Смоленск к тетке, спросилась у бабушки на неделю. Так Нюша и стала полноправной хозяйкой. Сегодня ни свет, ни заря поднялась, за водицей сходила, опару собралась ставить — блины печь, мамку поминать. Три года, как мамки нет. Поставили скудельницу
