— Передайте моему папе, что сегодня у меня нет настроения улыбаться всем и притворяться, что для меня существуют другие цвета, кроме черного, — прямо выговорила Морганит. — Лучший подарок — покой. Я не понимаю, зачем папа каждый год празднует мое день рождение, если…стыдится моей слепоты.
— Ничего подобного, — отчаянно воскликнула Беатрис, неожиданно обняв ее. — Хозяин очень сильно тебя любит и оберегает. Ты — наш домашний нежный цветочек, а если недоброжелатели узнают о твоей особенности, то…
— Он тоже называет меня особенной, — перебила невольно Морганит, прижимаясь к теплой родной мягкой груди, подавляя рвущийся всхлип. Нестерпимо хотелось заплакать и объяснить, что больше тьма не пугает. Боится она совсем другого. Полюбить своего мужа.
— Из — за него у тебя нет настроения и болит голова? — внезапно отстранила ее женщина, насильно усаживая на край кровати и выхватывая у нее полотенце. — Я знаю свое место в этом доме, поэтому долго не вмешивалась. Почему ты терпишь его унижения? Не рассказываешь ничего хозяину? Если синьор Сальери узнает, что он бьет и издевается над тобой, то от этого негодяя не останется и мокрого места?
— Бьет и издевается? — растерянно повторила Морганит.
— Не жалей его, дорогая, — не переставала женщина. — Сколько уже раз, помогая тебе одеться, я видела…синяки на твоем теле, но ждала, когда ты признаешься! А вчера я чуть собственными руками не придушила его, случайно подслушав, как ты просишь его прекратить. Я бы зашла в вашу комнату и ночью, если бы потом он не стал просить тебя остановиться…Кстати, что ты сделала ему? Сегодня утром твой непутевый муж появился с царапиной на щеке.
— Тетя Беатрис! — вспыхнула Морганит, залившись краской. Горела от стыда, впервые благодаря судьбу, что не сталкивается с озабоченным взглядом няни. С причиной паники. Сердце гулко застучало в груди. До безумия ненасытные поцелуи и доводящие до помешательства прикосновения не могли оставаться без ответа. Крики и стоны — малое, что возвращало ему. Откликом. — То, что вы говорите, это неправда. Ральф…не такой.
— Я же вижу, как по утрам и ты, и он сторонитесь друг друга, — не понимала та. — Не отрицай, дорогая. Плевать на мнение людей, да и сомневаюсь, что он посмел бы открыть рот журналистам о проведенной ночи с дочерью такого человека, как синьор Сальери, а вот ты…Если бы ты не согласилась на этот брак, то…
— …то продолжала бы чувствовать себя неполноценной и одинокой, — договорила за нее Морганит. — Да, он очень странный. В нем много секретов, но, поверьте, любая боль, которую он причинил мне, как вы думаете, не без моего согласия. Вы не поймете это, потому что оно слишком…пошло. Испортил, околдовал меня — называйте, как хотите, но не делайте из него садиста или насильника. Ральф — другой. Вы не поймете его. И меня.
