В моем воображении это унылое, пустынное место, почерневшее и гниющее. И меня почему-то крепко задевает эта ужасная, нелепая идея. Уверенность в том, что мама все еще там, в ловушке. Заблудившаяся, жаждущая найти выход, лихорадочно гремящая оконными шпингалетами и дверными ручками. И если я пойду туда прямо сейчас, то, боюсь, увижу, как она выглядывает из-за досок на заколоченных окнах.
Вздыхаю и крепче вжимаюсь подошвами в землю. Сосредоточься на том, что происходит сейчас!
— Может быть, чаю? — спрашивает миссис Финкл, открывая дверь, и я рада, что могу переключиться на нее, даму в длинном шелковом пеньюаре, с изящными руками, унизанными кольцами, сверкающими в свете уличных фонарей.
— Миссис Финкл! — Горошинка вскидывает брови и улыбается мне.
— Я вовсе не шпионю за вами, — заверяет нас миссис Финкл. — Просто услышала голоса. Да и к тому же я все равно не могла уснуть. У меня где-то был ромашковый чай. Заходите, выпьем чаю, и я буду мучить вас историями о ваших родителях, пока вы не станете умолять меня дать вам немного поспать.
— Клево, давай, Луна, чай! — Горошинка хватается за перила обеими руками и взлетает вверх по ступенькам.
— Я хотела только… — Я не знаю, что сказать. — Мне нужна минутка.
— Ладно. Оставлю ключ рядом с Девой, — говорит Горошинка, и миссис Финкл отступает, пропуская ее внутрь.
— Я присмотрю за твоей сестренкой, — говорит она мне. — Не спеши, дорогая.
Город наконец затихает. Теперь остались только я и половинка луны, той самой, в свете которой папа часто провожал маму домой. Той самой, которая видит все как есть, неприкрыто, и никогда не меняется.
Я думала, что электричество в моей голове уже поутихло, но тут оно внезапно оживает и освещает всю меня изнутри. Я знаю, что рядом что-то есть. Что-то маленькое, мелькнувшее на периферии моего зрения. Что-то настолько незначительное, что самое лучшее — просто не обращать на него внимания и надеяться, что оно само исчезнет. Но в этот раз я не могу его игнорировать. Не могу, потому что это вызов. Это знак.
Сейчас случится что-то невероятное.
Ореолы света вокруг уличных фонарей внезапно вспыхивают с грозным треском. Я смотрю наверх и вижу, как звезды танцуют у меня над головой. Они горят ярче, чем огни города, лежащего под ними.
Я срываюсь с того места, где стояла, — не знаю почему, просто срываюсь. Хватаюсь за железные перила, и мне кажется, что мои пальцы проникают сквозь железо, я уже не понимаю, что реально, а что — плод моего воображения. Я двигаюсь, но понятия не имею, зачем и почему. Затем я вижу, нет,
