– А он что? – Утюг с отпаривателем зашипел, и Ева принялась гладить платьица близняшек.
– Сморозил какую-то глупость типа «Моя штучка любит, когда руками». Мужичье наглое! С ними без толку разговаривать!
– А мне иногда хочется, чтоб Генри был чуть-чуть понаглее… поживее, что ли. Он и раньше спал на ходу, а теперь пока доковыляет с работы, так вообще будто тряпочный. Оно и понятно, километров десять идти.
– Ой ли… В тихом омуте…
– Что ты! Какой там омут! Как девочки родились, он стал серьезнее.
– А ты спросила себя, с чего это вдруг?
– Не то, что ты думаешь… Просто он очень заботливый. Просыпается в семь утра, приносит чай в постель, а вечером всегда готовит мне витаминный молочный напиток.
– Вот если б мой Патрик такое отмочил, я бы сразу почуяла неладное. Неспроста все это.
– Спроста-неспроста, а Генри ведет себя как обычно. Он очень добрый. Вот только иногда за себя постоять не может. Говорит, мол, пятеро женщин в семье. Совсем его затыркали.
– А будет шестеро, если ты пустишь в дом квартирантку.
– Ну, не совсем квартирантку. Ирмгард будет просто жить у нас в мансарде, а в свободное время обещает помогать по дому.
– Помогать будет? Тебе надо с семьей Кроттки поговорить. Они к себе финку взяли. Так она до обеда дрыхла и жрала за пятерых. В общем, чуть их по миру не пустила.
– Финны – они такие, – согласилась Ева, – а Ирмгард – немка. Я с ней познакомилась во время одной из акций протеста. Тогда еще собрали почти сто двадцать фунтов в пользу угнетенных тупамарос1.
– А я думала, в Аргентине больше нет никаких тупамарос. Их вроде всех поубивали.
– Кое-кто успел удрать. Как бы там ни было, я сказала мисс Мюллер, что мы сдаем мансарду. Ну, она очень просила сдать именно ей. Готовить себе еду, и всякое такое прочее она будет сама.
– Ты выяснила, что значит «всякое такое прочее»?
– Ну, она собирается учиться, обожает гимнастику…
– Ну, а Генри что думает? – добралась Мэвис до самого главного.
– Я еще ничего не говорила. Ты же знаешь, он терпеть не может в доме посторонних. Главное, пусть не мозолит ему глаза и вечерами сидит у себя…
– Дорогуша, – в голосе Мэвис прозвучала искренняя озабоченность, – меня это, конечно, не касается, но, по-моему, ты несколько искушаешь судьбу.
– Но почему? Смотри, как здорово! Она без нас и за детьми присмотрит, и прибраться поможет – дом-то огромный, да и мансарда пустует.
– Теперь пустовать не будет. Представь: по дому шляются всякие типы, орет магнитофон. А он у нее наверняка есть, вот увидишь!
