Желтая лихорадка | страница 89



— Извините, но у меня суставный ревматизм, и я не садовод по профессии, а бухгалтер. То есть был бухгалтером, — лепетал пенсионер Режё Шипош. А референт административной комиссии Кашш с наслаждением взирал, как съеживается, как становится ничтожным этот человек. Оштрафовав его на восемьсот форинтов, Кашш объявил, что решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Позднее сатанинская радость охватывала его даже тогда, когда он не видел провинившихся и разбирал дела в их отсутствие. В такие моменты все воспламеняло его воображение: дрожащими пальцами они распечатывают конверт и читают решение, под которым красуется подпись: д-р Сухаи-Кашш и приписка: «Решение обжалованию не подлежит».

Он сидел допоздна в душной дымной комнате, не считаясь с тем, что давно кончился рабочий день. Иногда даже сам печатал решения. Не нравится — обращайтесь в суд. Или в вышестоящую инстанцию. Только заявление нужно подавать через того же доктора Сухаи-Кашша. Можешь ждать, голубчик, пока разберут твое заявление, до Судного дня!

А доктора Антала Кашша хвалят на всех совещаниях.

Антал Кашш каждый квартал получает премии.

Антал Кашш все исполняет в срок.

Антал Кашш — образцовый работник.

Село Харшаштаня решили объединить с двумя соседними. Задачи исполкома возрастают. Кого поставить во главе административной группы? Доктора Антала Сухаи-Кашша. Сколько сел в Венгрии? То ли три, то ли четыре тысячи. Но почему именно в Харшаштане работает участковым врачом Эден Жилле?

ГОСТЬ ИЗ ПАРИЖА

В первый раз Фери Чаплар привез свою семью в родные места. Иветта героически сносила все: и то, что в гостинице каждые полчаса ломался лифт, и то, что в ресторане нельзя было получить теплого молока для девочек, и что варварская мужнина родня насмерть их зацеловала, что никто здесь не знает французского, а когда Сусу потеряла пуговичку от пальто и они зашли в магазин купить другую, продавец испугался первого же вопроса Иветты, замотал головой и куда-то спрятался… Иветта была олицетворением нежности и возмущения одновременно. Она говорила, что француз никогда не должен покидать Францию, все, кто хочет увидеть французов, пусть приезжают к ним. Будапешт красив, но достаточно просмотреть и хороший фотоальбом. И вообще уже четыре дня идет дождь… На пятый день Фери усадил семейство в самолет до Парижа, а сам остался еще на недельку в Будапеште.

Взяв напрокат автомашину, Фери съездил и в Шомошбаню. Стояло лето, так что мама тоже была там. А Яни Хомок на эти дни уехал в Озд. Может быть, Венгерская Народная Республика и простила тех, кто в пятьдесят шестом году покинул страну, но Яни был непреклонен: его не интересует этот разжиревший буржуй. Не станет он, Яни Хомок, ползать на пузе перед его долларами и франками, не будет брать под козырек перед «высоким гостем». Плевать он хотел на Елисейские поля, и не нужен ему подарок — шелковый галстук из магазина «Лафайет». Зря теща пригласила Фери, но в эти дела он уже не может вмешиваться. И тетя Илона зря пляшет перед ним — жарит, парит. Зачем лезть из кожи и драить полы в горнице, заново перестирывать все чистое белье? Пусть не очень-то задирает нос этот избалованный буржуйчик, поменявший венгерское имя Ференц на Франсуа! Поэтому Яни-младший пусть лучше едет на свою летнюю практику. Ни к чему эти встречи с парижским дядей…