— Ты здесь кем работаешь?
— Я — бедная служанка культуры. Мою полы, крашу стены и забиваю гвозди в сломанные стулья. Иногда, если остается немножко времени на культуру, руковожу кружками, выдаю книги в библиотеке. Но это как раз та часть моих обязанностей, которой можно и пренебречь. У кого есть хоть что-то в голове, садятся утром на поезд и едут работать в город. Остальные заняты в мастерских и на полях кооператива. Вечером и те и другие пьют: сначала в трактире, а когда он закроется — дома. Здесь у всех есть своя самогонка. Пойдемте, взгляните на наш молодежный клуб. Я, правда, там сегодня еще не убирала.
Дом культуры оказался постройкой в стиле пятидесятых годов. Основную его часть занимал огромный зал с маленькой сценой и очень грязным занавесом.
— Этот зал используется дважды в году: для обсуждения отчетного доклада правления кооператива и для выборов исполкома сельского совета. Когда-то приезжали сюда театры из Сольнока и Дебрецена. Приезжали и артисты из Будапешта. Но дело это дорогостоящее, себя не окупает. Молодежный клуб ютится в маленьких артистических уборных за сценой. Стенки, разделяющие уборные, разобрали, и теперь здесь играет оркестр из трех человек и собирается цвет местной молодежи.
Изабелла Баркань распахнула дверь, и навстречу хлынули клубы табачного дыма, тошнотворный запах мокрых окурков. Что-либо разглядеть было невозможно, даже если зажечь свет. А лучше и не зажигать: на полу грязь по колено, битые бутылки из-под «кока-колы» и пива, на столе — словно разорванное боевое знамя — забытый бюстгальтер.
— Вот это да… — протянула Агнеш.
— Да, вот так! — Изабелла Баркань горько усмехнулась. — Два раза в неделю убираю за этими поросятами. Но они хотят собираться здесь каждый вечер. А вообще в селе наш клуб называют «Ямой»… Могу я предложить вам кофе? Кофе — моя собственность, кофеварка тоже, и чашки я купила за свой счет. У меня есть письменное разрешение Сухаи-Кашша, что я могу варить себе кофе. Я плачу за пользование электричеством восемнадцать форинтов в месяц.
— А скажи, Изабелла, как тебе пришло в голову написать именно мне?
— Я читаю ваши «Окна» и верю вам. Знаю, что вы неподкупны.
— А знаешь ли ты, что я ненавижу, да-да, ненавижу твоего отца, если журналист Пал Баркань действительно твой отец.
— Да, это мой отец. Его все ненавидят.
— Все?
— Все.
— И ты тоже?
— Я — нет. Мне очень жалко его. Мать его бросила, когда я была еще дошколенком. Трех моих сестренок она забрала с собой.
