— Он не был пьян?
— Наверняка. Актуализируй все свои статьи для «Окон», а в воскресное приложение постарайся дать что-нибудь совершенно свеженькое…
Лицо Имреи непроницаемо. Как он относился к Колтаи, переживает ли его трагедию? В его голосе Кати почувствовала только потрясение случившимся. В таких случаях положено говорить что-то вроде: «какой ужас», «бедный шеф»… Но и она тоже не посмела проронить ни слова. Не чувствует она и злорадства. Нет, лишь тупую головную боль. И молча смотрит на столешницу, на потертое кресло главного редактора. Здесь когда-то сидели Пал Баркань, Балаж Ивани, Бела Колтаи. Все это уже в прошлом.
Она совершенно забыла о том, что хотела посмотреть настенную карту. Кати возвращается в секретариат, ищет Харшаштаню и расписание поездов. До Харшаштани ходит только пассажирский — с пересадкой в Ленинвароше. Кати возвращается к себе в кабинет, где трезвонит телефон. Это Агнеш.
— Мои уехали вчера на Балатон, уже звонили оттуда, говорят, все в порядке. А я взяла отгул на два дня, чтобы съездить в Шомошбаню. Ты знаешь, с тех пор как Геза заболел, я не видела маму. Она такая одинокая, бедняжка. Яни-младший наслаждается «сладкой жизнью» в Париже, тетя Илона болеет… Ты не хочешь со мной прокатиться? Завтра утром выедем, послезавтра вечером вернемся.
— Я бы с радостью, Агнеш, но мне завтра надо съездить в Харшаштаню.
— Это где такая? Не слыхала никогда.
— До сего дня и я тоже. Сейчас вот отыскала на карте. От Ленинвароша приблизительно тридцать километров. Оттуда поступила совершенно фантастическая жалоба.
— Сколько времени это займет?
— Не знаю, может быть, час, может быть, два.
— Знаешь, я тебя туда отвезу. Сделаем маленький крюк. Мне так хочется увидеть тебя, поговорить!
— Агнеш, ведь этот крюк — если в оба конца — сотня километров.
— Ничего. Ну, едем?
— Конечно, едем.
Анталу Сухаи-Кашшу неожиданно стало так плохо, словно он объелся свинины. Болит голова, тошнит. Очень хочется выйти на свежий воздух или выпить стакан сухого вина. Состояние такое мерзкое, что он не может больше работать.
— Идите, — говорит он рыхлому, взмокшему от страха человеку. — И в другой раз не вздумайте… — Он никак не возьмет в толк, что тот натворил: спустил собаку без намордника или без разрешения занял тротуар под выгрузку вещей.
— Остальные приходите на следующей неделе, — говорит Кашш и выходит из комнаты, где целая толпа совершивших правонарушения ожидает его сурового приговора.
