С самого начала переворота Ельцин говорил о ГКЧП как о «заговорщиках», этот же термин использовали в своих текстах и выступлениях Горбачев, Бурбулис и Генеральная прокуратура[396]. Члены ГКЧП были арестованы сразу же после провала путча, им предъявили обвинение в государственной измене, однако вскоре оно было изменено на другую статью УК: заговор с целью захвата власти. Так члены ГКЧП были официально признаны заговорщиками, а советское общество разделилось на народ, жаждущий демократии, и коррумпированную, консервативную власть, стремящуюся лишить этот народ свободы. Победа команды Ельцина стала триумфом над заговорщиками и позволила ей легитимно взять власть в свои руки, объясняя это защитой народа от заговора.
Такой конспирологический нарратив, использовавшийся демократическими силами, является смыслообразующим для рождения нового государства и в какой-то мере перекликается с событиями американской революции, которая также была проникнута идеями о британском колониальном заговоре. Рождение демократической республики из столкновения с опасными и всесильными заговорщиками – отличный базис для формирования мифологии национального строительства и последующих антикоммунистических демократических реформ. Этот мотив еще в 1991 г. был подчеркнут самим Ельциным, поблагодарившим москвичей за поддержку демократической революции[397]. Спустя год после августовских событий Бурбулис очень четко провел грань между демократическим большинством и меньшинством консервативных заговорщиков: «По отношению к тем трем дням я остаюсь махровым моралистом: в моей памяти сохраняется сложное неповторимое чувство – трепет, преклонение перед теми, кто показал себя – не только у Белого дома, но и по всей России – безусловным сторонником собственной свободы и тем самым оказал поддержку президенту и всем нам, и потрясающая грусть, глубокая обида – даже без ненависти – на тех, кто попытался реализовать свое репрессивное, доносное мировоззрение в такой фашистской, заговорщической форме»[398].
Эта «официальная» версия событий августа противостоит другой, более распространенной в последующие годы постсоветского периода и объясняющей августовский переворот как финальную часть заговора Запада против России. Эта версия, с разными модификациями, встречается у множества публицистов, политиков и историков и варьируется в зависимости от политических предпочтений или личного участия в событиях тех лет[399]
