Однако дело Pussy Riot также показывает, насколько вторичен и инструментален образ церкви в формировании российской национальной идентичности. Патриарх Кирилл оказался задействован в политической кампании в поддержку Путина зимой 2011–2012 гг.: он советовал пастве не выходить на протестные акции[532]. Будучи активно вовлечен во внутрироссийскую политику, он решил вновь подчеркнуть факт разделения нации на верующих, патриотичных и критически настроенных к Западу людей и прозападных критиков власти. Такое тесное сотрудничество РПЦ и Кремля далеко не новость[533]. Однако было и еще кое-что, что подтолкнуло РПЦ к тому, чтобы принять активное участие в предвыборной кампании, – это череда коррупционных скандалов вокруг собственности патриарха[534]. И в этом случае патриарх и РПЦ предпочли во всем обвинить Запад, представив скандалы как «информационные атаки»[535]. В то же время для Кремля призыв к населению с лозунгами защиты церкви оказался очень действенным способом общественной мобилизации, а также возможностью увести на второй и третий план коррупционные скандалы вокруг патриарха и обсуждение прошедших выборов. Любая критика РПЦ или связей Кремля с религиозными лидерами однозначно интерпретировалась как часть информационной войны против всего государства, в котором церковь выступает ключевым элементом национальной идентичности.
Однако, как только острота конфликта вокруг РПЦ снизилась, а в повестке дня появился мощный международный конфликт, не в лучшем виде показывающий действия российских властей, роль церкви как базиса для формирования национальной идентичности сошла на нет. Политическая токсичность Pussy Riot стала главной темой для Кремля, бросившего все силы на то, чтобы представить участниц группы предательницами, работающими в ущерб интересам родины. Таким образом, Кремлю удалось связать действия Pussy Riot и политической оппозиции в целом, очернив и тех и других и изобразив их пособниками врага.
В любом случае искусственно созданное «большинство православных людей», представленное во время кампании как ядро русской нации, оказалось лишь одним из инструментов публичной мобилизации в руках политического истеблишмента. Основанный на конспирологической риторике информационной войны с Западом, дискурс национального строительства вновь оказался только ширмой, скрывающей одноразовые тактические действия властей, предпринятые для упрочения собственной легитимности.
