Один против судьбы | страница 63



Кто любит, тот легко угадает тайну чужого сердца. Если, конечно, хочет угадать. Он не уверен, захочет ли?

Он с нежностью вглядывался в листок бумаги, в рисунок, дышавший больше чувством, чем умением. Людвиг приготовил его давно, но не имеет представления, когда отважится вручить. Снова положил его среди нот и, как всегда, доверил печаль своего сердца роялю. Он играл удивительную фантазию, пронизанную болью и надеждой, сочинение, которое в эти минуты волнения рождалось и сразу же умирало.

Он не умел жить иначе как охваченным горением. А песня звенела до тех пор, пока в дверь не постучала чья-то рука. Раньше всего в дверях появился острый нос Нефе, потом его энергический подбородок и наконец вся голова, украшенная косой и бантом.

— Иду от соседей, — объяснил он Людвигу. — Кое о чем с Рисом посоветовались.

Людвиг радостно приветствовал учителя. Только немного испугался, что тот сумел понять кое-что из его исповеди, доверенной клавишам. Но у Нефе был такой вид, будто он не слышал ни единого такта. Только заговорил он несколько поспешно:

— Пришел посмотреть, как твой фортепьянный концерт подвигается!

Недавно молодой композитор начал новое сочинение. Для него уже давно не составляло труда написать фортепьянную партию, но теперь он должен был для фортепьянного соло написать оркестровое сопровождение. Дело очень сложное!

Они начали разбирать концерт по частям, проигрывали его на скрипке и на рояле, горячо спорили, но вот часы на городской башне пробили полдень.

Нефе вздрогнул:

— Мне пора домой, мальчик!

Он собрал вещи, взял шляпу и свои ноты, все время поглядывая в окно. И вдруг задержался. Будто что-то заметил снаружи.

На лавочке, прислоненной к стене дровяного сарая, полусидя спал Иоганн Бетховен, подняв голову вверх, полуоткрыв рот. Нефе нахмурился.

— Что это с отцом? — кивнул он в сторону Иоганна Бетховена.

— Дремлет на солнце.

— Это я вижу, — сердито ответил органист. — Ио что значат эти узоры на лице?

Людвиг вспыхнул:

— Это царапины. Это он шел домой ночью, нечаянно споткнулся, упал…

— «Нечаянно»… — с сарказмом произнес органист. — Похоже, будто ему драли лоб и лицо железной щеткой. А ты как ни в чем не бывало!

— Я? А что я могу?

Нефе отошел от окна и остановился прямо напротив Людвига.

— Ты торчишь в Бонне потому, что боишься оставить семью на произвол пьяницы!

Людвиг в замешательстве молчал. Органист неумолимо продолжал:

— Ты, конечно, знаешь, что отца отправляют на пенсию. Как же иначе можно с ним поступить? Это значит, что ему оставят не больше двухсот дукатов в год. И ничего больше. Вы с Каспаром уже ничего от него не получаете. А ему и Николаю этого хватит на прожитие, если он бросит пить. А чтобы покончить с этим, он должен покинуть Бонн, пока где-нибудь ночью не изобьют до смерти или не свалится в Рейн.